Стивен Фрай - Герои. Человечество и чудовища. Поиски и приключения

Густое облако благовоний, какое нагнала жрица в храм, жгло горло и ноздри; Беллерофонт попытался сосредоточиться на молитве, но осознал, что давится и кашляет. Жрица квохтала и пела, мысли у Беллерофонта свивало и закручивало, как дым из курильницы, странные образы и звуки заполняли голову.

– Беллерофонт, Беллерофонт, – послышался суровый женский голос. – Действительно ли осмелишься ты объездить Посейдонова сына?

– Я думал, это я Посейдонов сын, – проговорил Беллерофонт то ли вслух, то ли нет – и не разберешь. Уж не сама ли Афина – вот эта сияющая фигура, что мерцает перед ним?

– Ты и есть мой сын, – раздался голос побасовитее. И вот уж словно бы восстало перед Беллерофонтом громадное бородатое лицо Посейдона, сыпавшее каплями морской воды. – Крылатый Пегас – тоже.

В тумане памяти Беллерофонт вспомнил, как ему рассказывали, будто Посейдон совокупился с Медузой, а после этого Афина превратила ее в горгону. Если это правда, тогда Пегас и впрямь мог быть чадом морского бога.

– Он пугливее любого коня из всех, с какими тебе доводилось обращаться, – сказала Афина. – Возьми с собой золотую уздечку, и Пегас подчинится тебе.

Беллерофонту хотелось спросить, какую такую золотую уздечку, но слова не шли из уст.

– Выезжай его бережно. В конце концов, он твой единокровный брат, – сказал Посейдон. Забурлив смехом, он исчез.

– И применяй смекалку, – добавила Афина. – Одной лишь силой этого коня не подчинить. – И тоже засмеялась, но смех богов оказался скрипучим клекотом старухи, и Беллерофонт почувствовал себя так, будто его только что грубо разбудили.

– Ты слюни пускал, милый. Слюни пускал да чепуху лопотал.

Беллерофонт встал. Не зная, куда себя деть, предложил жрице еще одну серебряную монету.

– Благословляю тебя, дитя. Сумку не забудь.

Он глянул на пол, куда она показывала, и увидел мешок.

– Это не мое…

– О, думаю, твое, милый.

Склонившись подобрать мешок, Беллерофонт заметил, как блеснуло внутри что-то золотое. Раскрыл мешок пошире. Сбруя. Золотая уздечка.

Беллерофонт, пошатываясь, двинулся мимо улыбавшейся жрицы прочь из храма. Луна катилась высоко по ночному небу, юноша устремился к Пирене.

Это правда – оказывается, все это правда! Боги существуют. Он, Беллерофонт Коринфский, – сын Посейдона! Решил бы, что все случившееся в храме – невероятное видéние, если б не бряцала и не позвякивала золотая уздечка в мешке, что висел у него на боку, пока Беллерофонт несся к холмам.

Может, жрица одурманила его? Допустим, по приказу Полиида. Может, все это розыгрыш? Тоже не исключено… И все же наитием знал Беллерофонт, что все по-настоящему – никакой это не липовый спектакль, а настоящая теофания, настоящее явление божественного.

И вот же конь – белая шкура серебрится в лунном свете; он щиплет траву. Пегас!

Новообретенная уверенность, какой наделила Беллерофонта подаренная уздечка, словно передалась зверю. Обогнув родник, Беллерофонт тихонько приблизился и негромко свистнул. Пегас вскинул голову, по бокам прошла дрожь, он поскреб землю копытом, но прочь не шарахнулся.

– Я здесь, брат. Я один. Только лишь я… – выдохнул Беллерофонт, подбираясь все ближе, пока не получилось у него положить руку Пегасу на спину. Конь терпеливо стоял, юноша его гладил, а затем бережно надел на Пегаса оголовье. Село легко, Пегас не противился. Беллерофонт стоял рядом долго-долго, не двигаясь, лишь лаская, гладя, пощелкивая языком и давая зверю привыкнуть к уздечке.

Почувствовав, что время пришло, он осторожно запрыгнул коню на спину и взялся за поводья.

– Попробуем?

Пегас опустил голову и зарысил. Рысь перешла в галоп.

Беллерофонт клонился вперед, а когда громадные белые крылья распахнулись и заплескали по воздуху, едва ли не лег Пегасу на гриву.

Через полчаса они приземлились под звон копыт во дворе перед царским дворцом. Беллерофонт успокоил Пегаса – тот мгновенно встревожился от криков стражи, а затем от воплей Главка, Эвриномы и брата Делиада, выбежавших поглядеть, с чего вдруг такой сыр-бор.

Громадны были толпы ежедневно приходивших поглазеть, как Беллерофонт катается на белом коне по небу. Когда не катался, Беллерофонт постоянно держал уздечку при себе. Никому больше не удавалось подобраться к Пегасу – конь шарахался и убегал, когда бы кто ни приближался, за исключением самого Беллерофонта.

Люди способны привыкнуть почти к чему угодно, и толпы со временем поредели. Все, кроме гостей из других краев, вскоре свыклись с мальчишкой, затем с юнцом, а следом и с молодым мужчиной верхом на летучем коне.