Джанет Уинтерсон - Не только апельсины [litres]

– Ей нужно копье, – сказала Элси. – Я дам тебе коктейльную палочку, только никому не говори, для чего я ее использую.

В качестве завершающего штриха я срезала у себя прядь волос и смастерила из нее Брунгильде парик.

Вотан был шедевром – коричневое, крупное яйцо с щитом из крекера и нарисованной черной повязкой на один глаз. Из спичечного коробка мы смастерили колесницу, которая оказалась ему мала.

– Для драматического эффекта, – сказала Элси.

На следующий день я отнесла наше творение в школу и поставила рядом с остальными – они и в подметки ему не годились. Вообразите мой ужас, когда моя работа не получила приза! Я не была эгоистичным ребенком и, понимая природу гениальности, с готовностью склонилась бы перед чужим талантом, но не перед тремя яйцами, обтянутыми хлопковой шерстью и названными «Пасхальные зайчики».

– Это нечестно, – сказала я тем вечером Элси на собрании сестринской общины.

– Ты привыкнешь.

– И вообще, – вклинилась миссис Уайт, слышавшая историю, – в них нет святости.

Я не отчаялась. Я делала трамвай «Желание» из ершиков для чистки трубок, вышивала на наволочке Шарлотту Вэйл из «Вперед, путешественник» [36] Американский художественный фильм 1942 г. Роль Шарлотты Вэйл исполнила Бетт Дейвис. , складывала оригами Вильгельма Телля с настоящим яблоком. Вершиной моего творчества стала скульптура из картофеля: Генри Форд у подножия небоскреба Крайслер в Нью-Йорке. Как ни крути, внушительный перечень. Я была так же исполнена надежд и глупа, как король Канут из притчи, пытавшийся словом сдержать прилив. Что бы я ни делала, в школе это не производило решительно никакого впечатления, только вызывало негодование и ярость мамы, потому что я отказалась от библейских тем. Ей как будто бы понравился «Вперед, путешественник» (во время того фильма за ней ухаживал папа), но она считала, что нужно делать оригами Вавилонской башни, пусть я и говорила, что это будет чересчур сложно.

– Иисус по воде ходил, – отрезала она, когда я попыталась объяснить.

Но у нее были собственные проблемы. Уйму миссионеров съели – ей приходилось объясняться с семьями.

– Это непросто, – говорила она, – пусть даже во славу Господа.

Когда сыны Израиля покинули Египет, их вел столп облачный днем и столп огненный ночью. Для них как будто проблем не возникало – для меня же проблема была огромная. Столп облачный – это, в сущности, туман, сбивающий с толку, невозможный. Я не понимала основополагающих принципов. Дневной мир был миром Странных Идей – мир, не имеющий формы и потому пустой. Я утешала себя как могла, бесконечно перетасовывая факты.

Однажды я узнала, что тетраэдр – это правильный многогранник, который можно создать, растянув на нескольких гвоздях резинку для волос.

Но Тетраэдр – это же император…

Император Тетраэдр жил во дворце, построенном исключительно из резинок. Справа – мудреные фонтаны извергали тонкие, как шелковинки, эластичные струи. Слева – десять менестрелей играли день и ночь на эластичных резиновых лютнях.

Императора все любили.

По ночам, когда тощие собаки дремали, когда музыка убаюкивала всех, кроме самых бдительных, дворец спал, надежно защищенный от подлых Равнобедренных – заклятых врагов милостивого Тетраэдра.

Но днем стражи распахивали огромные двери, равнину заливало солнцем, и императору подносили дары.

Дары были самые разные: отрезы материала – столь тонкого, что он растворялся от одной только перемены температуры, отрезы материала – столь прочного, что из него можно было построить целые города.

А еще ему подносили истории о любви и безрассудстве.

Однажды прекрасная женщина поднесла императору вращающийся театр, который приводили в действие карлики.

Карлики разыгрывали разные трагедии и даже некоторые комедии, – разыгрывали их все разом. К счастью, у Тетраэдра было много лиц и граней, иначе он умер бы от усталости.

Они разыгрывали все представления разом, и император, обходя свой театр кругом, мог лицезреть их все одновременно.

Он все ходил и ходил кругами и так узнал очень ценную вещь:

за любым чувством следует другое, потом – еще и еще.

Язычники были повседневной заботой в нашей семье. Мама находила их повсюду, особенно среди Тех, Кто По Соседству. Они терзали ее так, как способны только безбожники, но у нее имелись свои методы.

Они ненавидели гимны, а она любила играть на пианино – древнем, с изрытой оспинами старости крышкой и пожелтевшими от времени клавишами. У каждой из нас был «Сборник гимнов искупления» (картон и ткань, 3 шиллинга). Мама пела, а я отвечала за аккорды. Первым гимном, который я разучила, было великолепное викторианское сочинение «Попроси помощи у Спасителя».