Харуки Мураками - Норвежский лес [litres]

– Уэно? – Мидори задумалась. – Что меня связывает с Уэно? Разве только два побега из дома. В третьем и пятом классах. Оба раза я садилась на Уэно в поезд и ехала в Фукусиму. За что-то обижалась, брала из кассы деньги, и делала назло. В Фукусиме живет в своем доме тетка. Она мне нравилась, вот я и ездила к ней. Отец приезжал за мной и забирал обратно. Покупали бэнто и ели в пути. Отец хоть и сердился, но рассказывал мне о разных вещах. О землетрясении в Токио, о войне, о моем рождении, – то, о чем обычно не распространялся. Если подумать, до сих пор я спокойно разговаривала с отцом только в такие минуты. Поверишь? Во время землетрясения отец попал в самый эпицентр, но ничего не заметил.

– Да ну? – тупо воскликнул я.

– Правда. Он в тот момент, прицепив к велосипеду повозку, ехал вдоль речки Коиси и ничего не почувствовал. Когда вернулся домой, с крыши попадала черепица, а семья прижалась к столбам и трясется от страха. Отец ничего не может понять и спрашивает: чем это вы тут занимаетесь? Вот что он помнил о землетрясении. – Мидори засмеялась. – У него все рассказы такие. Никакого драматизма. Какие-то чудные. Послушаешь его, и начнет казаться, что за последние пятьдесят-шестьдесят в лет в Японии не происходило ничего особого. Ни событий 26 февраля [39] Предпринятая в 1936 г. попытка вооруженного государственного переворота. , ни Тихоокеанской войны [40] Война (1937–1945) между Японией и США. . Как будто он с Луны свалился. Странно, да? И все рассказы в таком духе, пока едем с Фукусимы до Уэно. А напоследок всегда говорил: «Куда не поедь, везде одно и то же, Мидори». И начинаешь по-детски считать, что так оно и есть.

– И это все, что ты помнишь об Уэно?

– Да, – ответила Мидори. – А ты когда-нибудь уходил из дома?

– Нет.

– Почему?

– Не додумался…

– А ты – странный, – с легким восхищением сказала Мидори, наклонив голову набок.

– Разве?

– Во всяком случае, отец просил тебя позаботиться обо мне.

– Что, правда?

– Конечно, правда. Я это чувствую. Инстинктивно. И что ты ответил?

– Я не знал, что сказать. Ну, вроде, не переживайте, все нормально. Я побеспокоюсь и о билетах, и о Мидори.

– То есть, пообещал отцу… заботиться обо мне, – сказала Мидори и серьезно посмотрела мне в глаза.

– Да нет же, – суетливо прервал я. – Я же тогда и не понял толком, что к чему…

– Не переживай. Это шутка. Я просто немного над тобой пошутила, – сказала Мидори и засмеялась. – Ты в эти минуты такой милый.

Допив кофе, мы вернулись в палату. Отец продолжал крепко спать. Если совсем близко, то слышалось его сонное дыхание. Дело шло к вечеру, и свет за окном окрашивался в мягкие тихие тона, осенние уже по-настоящему. На провода уселась, посидела и унеслась прочь стайка птиц. Мы с Мидори забились в угол палаты и тихо беседовали. Она посмотрела на мою руку и предсказала:

– Ты проживешь до пятисот лет, будешь трижды женат и погибнешь в аварии.

– Неплохая судьба, – ответил я.

В пятом часу проснулся отец. Мидори села в изголовье, промокнула пот, дала попить, спросила, как голова. Пришла медсестра, измерила температуру, пометила, сколько раз больной помочился, проверила капельницу. Я тем временем уселся на диван в комнате отдыха и посмотрел прямой репортаж футбольного матча.

– Ну, мне пора, – сказал я, когда пробило пять. Затем обратился к отцу: – Мне надо идти на работу. С шести до половины одиннадцатого продаю пластинки на Синдзюку.

Он посмотрел на меня и легонько кивнул.

– Послушай, Ватанабэ, я не знаю, как это сказать, но я очень благодарна тебе за сегодня. Спасибо, – сказала Мидори, провожая меня до выхода из больницы.

– Да не за что, – ответил я. – Если понадобится, могу приехать в следующее воскресенье. Мне хотелось бы опять увидеться с твоим отцом.

– Серьезно?

– Все равно в общежитии, по большому счету, делать нечего. А здесь можно поесть огурцов.

Мидори скрестила на груди руки и постукивала каблуком по линолеуму.

– Сходим опять куда-нибудь выпить? – сказала Мидори, слегка наклонив голову набок.

– А порно-кинотеатр?

– Посмотрим кино и поедем выпивать, – ответила она. – И, как всегда, будем сполна говорить о всяких непристойностях.

– Не мы, а ты, – возмущенно поправил я.

– Какая разница? Во всяком случае, за этими разговорами напьемся в стельку и в обнимку пойдем назад.

– Что будет дальше, я примерно представляю, – вздохнул я. – Я буду тебя убалтывать, а ты – ни в какую.

– Хм-м.

– Ладно, приезжай, как сегодня утром. В следующее воскресенье. Вместе и поедем.