Леонид Милош - Братья по крови

Он дотронулся до ее руки, накрыл своей ладонью.　

— Ты не замерзла, Машенька?　

— Нет.　

— Может, печку включить?　

— Включи.　

Вовка щелкнул переключателем.　

— Сейчас воздух быстро нагреется и будет очень тепло, Машенька.　

Теперь Маша сама протянула свою руку к его, нежно пожала.　

— Спасибо, Вова. Обо мне так давно никто не заботился.　

— Теперь я буду заботиться о тебе. Всю жизнь, до самой смерти. Я все для тебя сделаю. Все-все! Ты слышишь?　

— Да, слышу.　

— Я люблю тебя, Машенька.　

Она молчала, лишь счастливо улыбалась. Да, она тоже любит его. Да, они снова будут вместе. И будут счастливы.　

Он привез ее к себе домой. Торопливо разморозил под струей горячей воды куриные «ножки Буша», Маша помогла ему их поджарить. Точнее, помогал ей он, на кухне она быстро взяла все в свои руки и умело руководила им. Потом они заболтались и не заметили, как стало уже совсем поздно. Им столько хотелось сказать друг другу.　

— Мы же в ресторан собирались, — спохватился Вовка и посмотрел на часы. Было полдвенадцатого.　

— Какой ресторан, Вовочка, спать уже пора. — Она улыбнулась ему мягкой улыбкой. — У тебя найдется для меня халат и полотенце, пойду душ приму.　

— Может… съездим?　

— В следующий раз. А сейчас спать, я устала с дороги.　

— Хорошо.　

Вовка немного смущался ее. Конечно, он хотел как можно скорее лечь с ней в постель, но было как-то неудобно, вот так — сразу. И теперь, когда мечта была так близко, его сковал страх неуверенности и нервозности. Может, постелить ей в другой комнате? Но эту мысль Вовка быстро отбросил. Что подумает про него Маша? Ведь он же ясно ей сказал — теперь они будут вместе.　

Пока он суетился с постельным бельем, Маша вышла из ванной.　

— Давай я тебе помогу, — предложила она и ловко стала заправлять пододеяльник. — Иди, я тут сама управлюсь. И не задерживайся, а то мне одной скучно будет.　

Он облегченно вздохнул. Она сама разрешила эту ситуацию. Все-таки Маша — это Маша. Она всегда прекрасно понимала его. Вот она — та самая его половина. Наконец-то он нашел ее!　

Он быстро залез под душ, во всем теле чувствовалась приятная дрожь ожидания. Чтобы успокоиться он врубил холодный душ и прыгнул под него. Ледяная вода ошпарила холодом и резко подняла артериальный столбик настроения и чувств. Ощущения невесомости и счастья переполняли душу…　

Эта ночь была самой счастливой в его жизни. У них была полная гармония любви души и тела. И Маша отдавалась ему вся и тоже очень хотела близости. Сон отошел куда-то в сторону, они почти ничего не говорили, и порывисто, как будто в первый и последний раз в жизни, любили друг друга. Оба хотели получить от этих объятий все, как будто они были не в Вовкиной квартире, а в тюрьме, и назавтра их ждал палач.　

Проснулись они поздно. Вовка нежно обнял ее, поцеловал в щеку, она что-то ласковое пробормотала в ответ спросонья и тоже прижалась к нему. Вовка осторожно протянул руку к рядом стоящему креслу. Там, под подушкой, всегда наготове лежали радиотелефон и пистолет.　

Вовка взял телефон, набрал номер дежурного. Сегодня в управление он не приедет, у него другие дела.　

В последний месяц Вовке совсем не хотелось работать. Все наскучило, и навалилась какая-то необъяснимая усталость. То ли действительно устал — все-таки два года в отпуске не был, да и трубил все это время почти без выходных и праздников, то ли еще что-то. Хотя истинная причина была совсем в другом, и Вовка это прекрасно знал — Маша.　

Тогда, после разговора в гостинице с Берзиным, у него что-то внутри перевернулось. Словно его кто-то заколдовал, потому что он сам почувствовал, что становится совсем другим. Наплевать на работу и на все прочее, ему хотелось только одного — Машу. И на Берзина тоже плевать. Пусть крутит свои черные делишки. И дело против него он замнет. И замял, да и Поруков все сделал в лучшем виде. А у Вовки появилась в жизни совсем другая цель. Надо о своей собственной судьбе подумать. К тому же Вовка был ужасно зол — на правительство, на законы, на парламент, на депутатов. На всех тех, кто мешал и не давал ему работать. Ведь он же не Сизиф, и ему незачем всю жизнь затаскивать тяжелую каменную глыбу в гору только затем, чтобы у самой вершины она снова скатилась к подножью горы. Чтобы опять начинать все сначала. Нет, он не намерен до самой пенсии тягать в гору этот бесполезный камень. Ему это не надо. Если там, наверху, все эти умники, ни черта не смыслящие в преступности, считают себя во всем правыми, то пусть сами и борются с ней. А он — такой глупый и ничего не понимающий в ней — уйдет. Пойдет туда, где ему не будут указывать, а, наоборот, будут прислушиваться к его мнению. Ведь он — профессионал, любая, даже самая мощная фирма или крупный банк за честь сочтут заполучить в свои руки такого спеца. И денег на такого не пожалеют и условия создадут.