Леонид Милош - Братья по крови

Боря сидел и тупо смотрел на потухший экран. Он все еще не мог поверить, что это конец. «Победа или смерть!» — вспомнились ему слова Геббельса. Неужели смерть? Неужели он проиграл?!　

Это был действительно конец. В России Берзину теперь делать нечего, Горчаков, словно танк своими гусеницами, раздавил его. Горчаков оказался сильнее.　

Боря медленно поднялся и вышел из бунгало. Солнце по-прежнему светило ярко и празднично. Хотя Боре показалось, что в этом свечении что-то изменилось. Все кругом было какое-то неестественно зеленое, и пальмы угрюмо мрачные, и небо посерело и начинает давить. Боря сделал несколько шагов и вдруг почувствовал резкую боль в сердце. Он схватился за грудь и в следующую секунду стал медленно оседать на землю. Сердце пронзило, словно раскаленным шипом, и от боли оно замирало и дергалось. Боря хотел что-то крикнуть, но сил не было, горло сдавила невидимая сила. Он лежал с открытыми глазами, со сморщенным от боли лицом и боялся пошевелиться.　

— Боря! Что с тобой! — послышался издали крик испуганной женщины.　

Галя подбежала к нему.　

— Боренька, милый, что случилось?　

— Сердце… — тихо выдавил он. — Срочно… вызови врача… наверное… инфаркт.　

Женщина, глядя на мужа, запричитала, потом бросилась обратно на пляж. Где же эта чертова рация местной связи? Галя в панике бросилась обратно, в бунгало. Там есть телефон.　

— Боренька! Я сейчас, я мигом!　

Она лихорадочно набрала номер и, когда мелодичный женский голос что-то пропел в трубку, громко закричала:　

— Скорее! Врача! Мужу плохо! Сердце!　

Боря лежал и с тоской смотрел в небо. Боль немного отпустила, но все равно ему было ужасно плохо, он боялся даже пошевелиться. В голову лезли самые дурные мысли. Вот так неожиданно и обрывается жизнь, останавливается сердце… В сорок три года это запросто происходит. Наверняка, инфаркт. А инфаркт, это уже первый звонок с того света — пора, собирайся, раб Божий, в далекую дорогу. И все из-за этих проклятых известий из России, из-за этих чертовых выборов. Обидно вот так, лежа на этой тропинке, умереть. Обидно и глупо. Какая-то нелепая смерть. Боря попытался пошевелиться, и сердце снова проткнуло раскаленное шило. В глазах все потухло, боль разрывала грудь. Он беспомощно опустил руку, замер. Ох, как ему плохо и как больно! Где же этот проклятый доктор?! Чего они так долго! Не хочется умирать, совсем не хочется. И наплевать на все эти выборы. У него здесь, в Америке, миллионов пятнадцать наберется. Конечно, с ними особенно не разбежишься, но жить можно. Жить, лишь бы жить! Только бы не умереть! Боже, как болит сердце! И как страшно.　

К острову на полном ходу уже летел быстроходный длиннющий катер, стремительно разрезая волны и оставляя после себя облако белоснежных брызг. Врач с чемоданчиком в руке стоял рядом с рулевым и всматривался в песчаную полоску берега. Чуть подальше за его спиной сидела медсестра — миловидная молодая женщина. Лицо врача было озабочено. Будет очень плохо, если их клиент умрет прямо на острове. Очень плохая реклама. Лучше уж пусть умрет в больнице, на материке.　

Катер сбросил скорость, с разбегу ткнулся носом в песок, корпус так тряхнуло, что доктор с трудом удержался на ногах. Ну, а теперь, как можно скорее вперед, надо спасти клиента во что бы то ни стало, или на худой конец, дотянуть его живого до материка. Там заканчиваются гарантии фирмы и предлагаемый ею земной рай. И там, в серой повседневности — кому как повезет. Как говорят французы, се ля ви…　

Марголин сидел в своем кабинете и задумчиво смотрел в окно. Он до сих пор не верил, что сегодня увидит Машу. Маша!.. Как приятно звучит это слово. Он снова медленно, будто смакуя что-то приятное, произнес про себя ее имя. Неужели все это было именно с ним? А ведь было. Снова перед глазами встала картина детства — словно черно-белое кино, совсем другая эпоха, другие люди, другая страна. Вот их двор, знакомые лица ребят — Саша Малахов, Аркаша, Витя, Серега…　

Вспомнил и тот день, когда он впервые увидел Машу — маленькую девчонку с косичками, на которую он даже внимания не обратил…　

Потом он увидел Машу два года спустя, после лета. Конечно, он видел ее до этого почти каждый день, но не замечал. А в тот день он влюбился в нее, в эту ужасно красивую, повзрослевшую за лето девочку. Ей было тогда четырнадцать лет, а ему семнадцать. Сам себе он казался ужасно взрослым, познавшим в этой жизни все. Целый год они дружили, каждый день встречались, везде и всюду были вместе, а вечерами в подъезде целовались. Вовка боялся переходить эту неведомую черту в их отношениях, потому что Маша была совсем не такой, как другие девчонки, она была особенной.