Дмитрий Валовой - Поиск (Экономическая повесть)

Не подходит для этой роли, по-моему, и чистая продукция. Ведь это тоже стоимостный показатель: чем больше расходы на зарплату и прибыль, тем выше объем производства. Чем больше расходуется зарплата на изделие и выше его рентабельность, тем оно выгоднее. А раз так, то предприятия могут спокойно выполнять и даже перевыполнять план по чистой продукции, срывая задание по номенклатуре и ассортименту.

Поэтому оперативную оценку работы предприятий лучше всего сосредоточить на выполнении всеми хозяйственными звеньями своих договорных обязательств. Для этого подойдет показатель реализованной продукции с учетом договоров. Объем реализации должен находиться в полном соответствии со стоимостью продукции согласно договорам и заказам торговли. Ни больше ни меньше! Производство и поставки незаказанной продукции, так же как и поставки сверхзаказов, не должны идти в счет. Тогда нельзя будет выполнить плана по объему реализованной продукции без полного выполнения задания по номенклатуре и ассортименту.

– А как же быть с цепной реакцией неплатежей?

– При желании ее легко можно «погасить». Если я тебе поставил продукцию строго по договору и соответствующего качества, а у тебя не оказалось денег, то банк оплачивает мой счет и оформляет тебе кредит на определенную сумму. Я получил деньги в срок и рассчитался со своими поставщиками.

Но оценивать работу предприятий лишь по четкому выполнению договорных обязательств недостаточно. Это только оперативный контроль. Окончательную оценку надо делать с помощью системы натуральных, стоимостных и трудовых показателей. Только с их помощью можно определить, какой ценой выполняются обязательства.

– А как тебе нравится динамовский метод? – вдруг сменил тему Егоров.

– Я убежден, что он так же, как и щекинский метод, выдержит испытание временем. Ты напрасно не приехал на заседание «Делового клуба», которое мы проводили на заводе. Оно прошло очень интересно.

– Я хотел, но не получилось. Если есть стенограмма, дай мне почитать.

Васильев взял из шкафа солидную папку и положил перед Егоровым.

– Что ж, благодарю тебя за полезную для меня беседу-консультацию, – посматривая на часы, сказал тот. – Да, чуть не забыл спросить тебя. Ты собирался пойти со мной двадцать второго июня на встречу выпускников моей сто десятой школы. Не передумал?

– Непременно приду.

…Этот памятник у школы Васильев видел только издали. Пять юношей в серых шинелях с винтовками за плечами на низком пьедестале – кажется, будто идут по земле живые, нынешние солдаты. Монумент находился в глубине двора, зажатом с двух сторон домами. Васильев по рассказам Егорова знал, что в навечно застывшей пятерке не просто символ, а реальные образы одноклассников сто десятой школы, откуда в июне сорок первого они отправились на фронт. Васильеву было известно и то, что Егоров знал в лицо погибших пареньков – они учились классом ниже, когда он прощался со школой.

Каждый год 22 июня в школе собирались люди, которые когда-то открывали здесь для себя большой мир знаний. И эти пятеро, что застыли в граните, могли бы приходить на встречу со своей юностью. Один из них, Дивальковский, написал берущие за душу строки:

Эти мальчики старались не себя сохранить. Землю свою. Из ушедших на фронт учеников и учителей школы № 110 не вернулись больше ста человек…

Подходили к памятнику юные, подходили седовласые ученики сто десятой, и рос на глазах яркий холмик живых цветов, на которых тонко дрожали прозрачные капельки утренней росы.

«Как давно была война и как недавно… – подумалось Васильеву. – Десятиклассники стали дедами, а дед может еще обнять своего бывшего одноклассника…»

На плечо мягко легла чья-то рука. Васильев обернулся.

– Ты давно здесь? – тихо спросил его Егоров.

– Да. Решил немножко понаблюдать за твоими однокашниками.

Друзья прошлись в глубь школьного двора. Он был уже заполнен почти до отказа. Егорова узнавали, к нему то и дело подходили, крепко жали руку, обнимали, у Васильева глубоко в душе даже шевельнулась зависть – такая у людей давняя человеческая спайка…

У самого памятника образовалось полукольцо, – обнажив седеющие головы, стояли в основном пожилые люди.