Владимир Некляев - Кашинская квартира

Севко развернул к ней фотографию.

— Он умирает… Вот… Весь отдел попрощаться пришел.

Алёна взглянула на фотоснимок равнодушно.

— Зачем такой большой?.. И откуда тут Зусман?.. Он же в Израиль давно уехал. И года два как умер.

Севко вгляделся в Зусмана… На фотографии он был даже живее, чем тогда, когда жил.

— Жив он, они все живы… — начал Севко и подумал: «Боже! Как давно… да никогда я не говорил с ней по-человечески!..» Он отставил картину, чтобы подойти к Алёне, обнять ее, присесть с ней на диван так, чтобы она положила голову свою ему на плечо, погладить ее волосы, спросить: «Как ты, любимая? Что было с тобой сегодня, расскажи… Со мной вот что было…» — но Алёна отмахнулась: «Пусть все живые, и он живой, мне до лампочки!—и ткнула пальцем в фотоснимок. — Вот и вся ваша жизнь. Отнеси в подвал, куда это тут…»

Севко поднял тяжеленную раму, спустился в подвал и долго сидел там, глядя, как цедится пыль через паутину на зарешеченном подвальном оконце. Вспоминая такую неожиданную, какая только однажды в жизни может случиться, встречу, он жалел, что не воспользовался случаем, не остался с Добролюбовым, Белинским и Мицкевичем около постели Некрасова в период последних песен: тогда бы, возможно, все были бы живые — и Фёкла бы не умерла.

Опубликовано в журнале "Дружба Народов", № 9, 2015

С белорусского. Перевод Нины Дебольской