Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

К тому времени Жене шел уже пятый десяток, и было видно, что в этой жизни он успел хлебнуть немало горюшка. Даже неспециалист мог понять, что чахотка достала его не на шутку. Под топчаном стояла плевательница, которую он то и дело доставал, извиняясь, и отхаркивался в нее мокротой с кровью. На журнальном столике лежали лекарства и стоял изящный инкрустированный бокал, подаренный Котлу на день рождения владимирскими уркаганами. Когда мы вошли, Котел разговаривал по телефону, рядом с ним лежала колода карт и черные лагерные четки.

Босота пригласила меня раздеваться и располагаться как дома. Сразу было видно, что они здесь свои. Закончив говорить, Женя поздоровался со мной и извинился за то, что не может встать, но подходить к нему запретил, опасаясь, что мы, не дай Бог, заразимся от него туберкулезом.

Мы познакомились, и жулик спросил меня:

– Ну как там братья мои поживают, все ли ладом?

– Да все хорошо, – поспешил успокоить я шпанюка, – все живы, здоровы и тебе того же желают, Женя.

– Малявка-то при тебе, Заур?

– Да, конечно, но в гашнике еще, – ответил я, не задумываясь.

– Хохол, иди покажи братишке, где можно растариться, – приказал Котел, и мы, не успев еще даже расположиться, вновь вышли в сени, а оттуда во двор.

Дальняк находился в глубине сада, но был оборудован по последнему слову техники. Я быстренько растарился и вернулся в хату. Чуть позже, когда Котел «пробил» малявку и мы остались одни, я рассказал ему о том, что урки просили передать на словах. Внимательно выслушав меня, он сказал, чтобы я пока держал язык за зубами и научил, как себя вести вечером, когда в кругу босоты окажется иуда, затем по номеру телефона, который я ему дал, заказал переговоры с братьями.

Пока единственным человеком в этом городе, которому я мог доверять, был Лысак.

Сразу хочу оговориться: имени, а тем более клички, под которой жила та сука, из-за которой я прибыл в Ростов, объявить не могу. Кому это знать положено, тот и так знает. Такие, как он, – проказа на воровском теле, и, думаю, не стоит посыпать раны солью.

Так вот, сука, которая была в одной упряжке с Котлом, пока не откинулся Лысак, знала о его обширнейших связях среди «цеховиков» и прочего делового люда Ростовской области. С помощью этих связей собирались деньги в общак, «грели» крытые тюрьмы и лагеря, купленные легавые предупреждали о всякого рода акциях против воровского сообщества, – короче говоря, это были в высшей степени нужные и полезные связи. И теперь, когда стало ясно, что среди братвы появился иуда, перед ворами Женей Котлом и Валерой Лысаком встала задача выяснить все завязки окопавшейся рядом падали, а уж потом разобраться и с ней как положено.

Но спешить с расправой со стороны воров было бы опрометчиво. Ведь перед ними была не просто скурвившаяся гадина, на которой можно было попросту поставить крест, а тайный агент службы, которая, стоит заметить, была покруче немецкого гестапо. Так что приходилось терпеливо выжидать, когда наступит нужное время.

О всей этой стратегии, разработанной ворами, я узнал позже, а пока сидел в компании ростовских крадунов и вел увлеченную беседу с одним из них – Витьком Арбузом. Он был ненамного старше меня, но уже пользовался уважением у сверстников.

В тот вечер на воровской хазе за столом собралось немало народу. Присутствующие полагали, что среди них находились два жулика – Валера Лысак и сука. Что касается Жени Котла, то он по-прежнему возлежал на тахте, никого к себе не подпуская, кроме врачей, которые периодически приезжали к нему из ближайшей больницы делать уколы и ставить капельницы.

Лысак был намного моложе Котла. Ему было тогда всего двадцать девять лет, но, проведя несколько лет в крытых тюрьмах Владимира и Новочеркасска, он зарекомендовал себя как истинный бродяга и жулик. О нем знали не только в Ростове, но и в Москве и других воровских городах страны. Он был умен и отличался хладнокровием и железной выдержкой – самыми что ни на есть необходимыми для настоящего урки качествами.

Под утро слегка выпившая и обкуренная босота стала расходиться по домам и хазам. Меня шпана определила на хату к Витьку Арбузу, где он жил с бабушкой и маленьким братишкой-школьником, которых и обеспечивал, как только мог. Во дворе, в небольшой, с виду неказистой, но уютной и вместительной внутри времянке, вместе с ним жил бакинский кошелечник Гена Крот, находившийся в бегах.

Избушка наша находилась в пяти минутах от пристанища Котла. Едва проснувшись поутру, мы направлялись на хазу к уркагану и, в зависимости от расклада на день, поступали соответственно. Частенько вечерами у нас на хате собиралось общество босяков, как местных, так и залетных, поиграть в карты или просто пообщаться. Вот в такой обстановке я и прожил почти полмесяца.