Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

Освободившись зимой 1964 года из ростовской тюрьмы и прожив в городе всего несколько дней, я подумал, что попал поистине в «город без фраеров», и мои наблюдения были не лишены справедливости. За три года своей, по сути, первой отсидки я побывал в одиннадцати тюрьмах – а в некоторых из них по нескольку раз – и в трех зонах, две из которых были единственными в Союзе спецлагерями для малолетних преступников, и в конце концов оказался в ростовской тюрьме, где встретился с множеством воров. Правда, общался я с ними в основном через кабур, но это обстоятельство не мешало нам, молодым босякам, познавать мир таким, каким он был на самом деле, и узнавать много нового и полезного для себя.

Еще в те юные годы я понял простую истину, что если хочешь чему-то научиться, не обязательно, слушая, смотреть в рот рассказчику. Не имея даже возможности рассмотреть своего собеседника, можно многое узнать, тем более если этот собеседник – вор в законе. Это было крайне важно для пацаненка, который только-только начинал свой путь в преступном мире.

Не успел я выйти за порог вахты ростовского следственного изолятора, как местная шпана была уже тут как тут. Зная, через какие малолетние прожарки я прошел, она послала за мной братву, а затем встретила меня на своей хазе, как говорится, чисто по-жигански. В те времена молодежь моего склада приветствовалась в кругу воров повсеместно, поскольку она была их опорой и будущим.

Когда за мной приехала мать, урки проводили нас до станции, отправили на такси до Махачкалы, уплатили кучеру денег вперед, строго-настрого наказав, чтобы тот, не дай Бог, не выкинул какой-нибудь фортель по дороге. Меня тоже на первое время копейкой взгрели, и, к слову сказать, немалой. Все это и имел в виду Карандаш, когда решил послать меня в Ростов с такой трудной и, говоря откровенно, не очень приятной для меня миссией.

Проснувшись после обеда, я наскоро перекусил чем Бог послал и стал собираться в дорогу, хотя и собирать-то было особенно нечего. Когда приготовления в связи с отъездом были завершены, я затарился малявой и, внимательно выслушав наставления урок, вышел из дома вместе с Лялей, которой поручили сопроводить меня до вокзала.

У ворот хазы нас уже поджидала общаковая «Победа», посланная за мной босотой из Москвы. Удобно устроившись с Лялей на заднем сиденье, я приготовился теперь слушать наставления своей старшей подруги, в то время как водитель, протянув мне заранее приобретенный билет на поезд, тронулся в путь безо всяких указаний, зная маршрут лучше нас.

Ближе к вечеру мы прибыли на Курский вокзал, но из машины выходить не спешили. До отправления поезда Москва – Махачкала оставалось еще полчаса. И хотя ксива у меня была с московской пропиской, а в те времена постовые мусора были обыкновенной столичной лимитой, еще не имевшей представления о том, что в стране существуют изгои – «лица кавказской национальности», все же мне не рекомендовалось лишний раз подвергать себя риску, маяча у всех на виду, на перроне или в зале ожидания. Лишь только тогда, когда диктор объявил об отправлении поезда, я стал прощаться с Лялей и водителем, стоявшими на перроне возле дверей моего вагона.

Поезд этот был выбран не случайно. Среди земляков-дагестанцев я играл роль демобилизовавшегося из армии солдата, успевшего переодеться по дороге, и до самого Ростова чувствовал себя среди них как дома, не привлекая к себе излишнего внимания попутчиков.

На перроне ростовского вокзала меня встречали два местных карманника, Витя Арбуз и Хохол. Мы познакомились и сели в ожидавшую нас синюю «Волгу» с шашечками на дверях. Через некоторое время мы прибыли на место. Это был глухой тогда район трамвайного парка. Отпустив мотор, мы еще несколько минут пробирались по тупикам и закоулкам, пока, наконец, не очутились возле неказистого деревянного строения. По сути, это был старый сруб.

Увидев фасад убогого с виду жилища, я в душе даже обиделся за то, что такой именитый урка, как Котел, живет в этом доисторическом убожестве, но, когда мы зашли внутрь, от первого впечатления не осталось и следа. Огромная горница была залита множеством огней из красивой и, по-видимому, очень дорогой люстры, висевшей над круглым старинным дубовым столом на высоких резных ножках. На полу были постланы несколько ковров ручной работы. Слева от входа находились двери в смежные комнаты. Справа от входа, сразу же за дверями, в русской печи потрескивали сухие дрова, а чуть дальше на широком топчане, облокотившись на несколько пуховых подушек, сидел, скрестив под собой ноги, пожилой уркаган.