Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

Махновщина– крайняя несправедливость, нарушение всех правил, открытое, пренебрежение воровскими традициями и законами.

Мрази– люди, умышленно допустившие проступок, идущий глубоко вразрез с понятиями порядочного арестанта.

Мужиков-работяг– мужики, работающие в одной зоновской бригаде, например, на лесоповале или на лесозаготовке.

Мусорской произвол– произвол со стороны сотрудников правоохранительных органов и тюремного начальства.

На делянку– на участок, выделенный для работы.

Накатили пятнадцать лет– приговорили к пятнадцати годам лишения свободы.

На одной из лесных командировок– в одной из колоний, которая находится в тайге и где есть лесозаготовки.

Общак– своего рода касса взаимопомощи, существующая внутри того или иного криминального сообщества.

Отрицалово– отрицательно настроенные на режим заключения осужденные.

Пару эмалированных кругалей– две эмалированные кружки.

Полосатая зона была сучьей– зона особого режима содержания.

Пятилетка– пятилетние планы развития народного хозяйства СССР.

Под крышей– в карцере или ПКТ.

Сидят под замком– находиться в камере тюрьмы, пересылки, карцера, ПКТ и т. п. помещений.

Спиногрызами– детьми.

Теплушка– вагоне, предшественник столыпина.

Уркаган– вор в законе.

УСТИМЛАГ– все ИУ, которые находятся в республике Коми.

Хозяин– начальник колонии.

Чалился– отбывал срок заключения.

Прошло уже почти два года с тех пор, как я покинул свою Родину – Дагестан и «тычил» теперь в Москве в бригаде, которою руководил старый уркаган Гена Карандаш. Тогда ему уже стукнуло шестьдесят два года. Кроме Карандаша, в бригаде нас было еще четверо: Дипломат, Паша Цируль, наша красавица Ляля и я.

Трое из нас были «жуликами», и мне, кроме своей основной деятельности в дружном сообществе карманников-универсалов, как о нас отзывался преступный мир столицы, частенько приходилось выполнять и другие поручения чисто воровского толка. Например, отправляться в один из далеких северных регионов, или навещать союзные республики, чтобы пригласить кого-либо из воров на готовящийся сходняк, или, наоборот, отвезти результаты этого воровского форума авторитетному уркагану, который по тем или иным причинам не смог присутствовать на нем. Были поручения и поинтереснее, с точки зрения юного бродяги, каким я был в то время. Об одном из таких случаев я и хочу рассказать читателю.

На этот раз бригада наша отдыхала в Подмосковье, если мне не изменяет память, где-то в районе Снегирей. В нашей хате собралось тогда толковище. Много шпаны съехалось из Москвы и ее окрестностей, чтобы разобрать кое-какие рамсы, принять в семью очередного кандидата, поговорить о жиганской жизни и вспомнить о мусорских кознях.

Ворам было о чем поговорить. На этот раз урок на сходняке было не так уж и много по сравнению со сборищами союзного масштаба, ибо толковище это было чем-то вроде экстренного собрания, но зато это были урки, прошедшие не одну гулаговскую прожарку. Одним словом, это были истинные бродяги. Любой из присутствовавших на том сходняке жуликов был старше меня по крайней мере вдвое, ведь мне не исполнилось тогда еще и девятнадцати. На самой сходке я не присутствовал, потому что еще не поднимал вопроса о своем входе в семью, но постоянно находился рядом с ворами, и не просто находился, а крал с ними в одной бригаде.

Ближе к утру, когда сходняк уже завершился, босота разъехалась, а мы, кроме Ляли, которой тоже уже давно пора было просыпаться, вчетвером сидели за столом и пили чай, Карандаш вдруг спросил меня как бы между прочим:

– В Ростове-то бывал когда-нибудь, Заур?

– Бывал, как не бывать, – ответил я, – даже дважды. Первый раз – пацаненком, когда бежал из детской колонии в шестидесятом году. Легавые тогда нашли меня больного в клумбе с цветами и определили в детский приемник. Второй раз четыре года спустя, когда откинулся из местной тюрьмы. Шпана меня встретила тогда, взгрела по-жигански и проводила домой в Махачкалу.

– Ну вот и хорошо, – кивнул Карандаш, размышляя над чем-то и временами со смаком отхлебывая из блюдца горячий чай. Он взглянул на маленькие ходики, висевшие на стене напротив, глубоко задумался, прищурив глаза, а затем, через минуту, продолжил уже без остановок, видно решив для себя что-то важное.