Заур Зугумов - Записки карманника (сборник)

– Урки тамошние тебя знают, – думаю, позабыть еще не успели, да и мы отсюда сопроводиловку пошлем. Как прибудешь на место, звякнешь, сам знаешь, куда, мы будем ждать. На прозвон с Лысаком вдвоем придешь, понял?

Как было не понять старого уркагана?

– Конечно же понял, – ответил я тут же.

– Ну, вот и добренько, вечером и тронешься в путь, а сейчас ложись пока, отдыхай. Все мы этой ночью устали, и отдых никому не повредит. Ну что, босота, пошли по шконарям?

Я не буду долго говорить о реформах 1961 года, ибо об этой перестройке гулаговской системы написано достаточно много. Коснусь лишь темы, на которой во всех средствах массовой информации не одно десятилетие лежало строгое табу. Впрочем, когда серая вуаль цензуры была приподнята, охотников поговорить на эту щекотливую и, конечно же, интересующую всех тему оказалось предостаточно. Одни сочиняли статьи и даже книги, другие писаки, а по-другому их и назвать-то трудно, пытались затронуть эту тему как бы изнутри, будто они сами побывали в этой шкуре и потому вправе рассчитывать на доверие читателя. Но вся честная публика, вместе взятая, хоть и заработала кучу денег на глупости и лжи, все же главного так и не поняла.

Во-первых, тема воров в законе, их нравов, образа жизни и деятельности, даже внутри самого преступного мира всегда считалась темой строго иерархической. То есть не каждый из нас мог затронуть ее, не поплатившись за это впоследствии своей головой.

Во-вторых, как можно писать, и даже не о ворах в законе, а просто о тюрьме вообще, не просидев в неволе и дня? Я считаю это, по меньшей мере, глупым, безнравственным и неэтичным.

Итак, до реформ 1961 года арестант заходил в камеру и сам объявлял себя вором. И если он соответствовал требованиям этого сообщества, то шел по жизни уркой до конца своих дней. Но вот в ГУЛАГе наступили совершенно дикие преобразования, и в первую очередь администрация учреждений попыталась интригами сломить сопротивление именно воровского сообщества, тем самым посеяв хаос и неразбериху, но, к счастью, она просчиталась. Думаю, что здесь будет уместно процитировать слова одного мудрого средневекового политика, сказавшего по отношению к методам инквизиции: «Убить человека, пытая и истязая его, можно, идею – никогда, она бессмертна!»

Начались «ломки», «прописки» и прочие изощренные попытки истребить жуликов, и попытки эти, стоит отметить, принесли свои плоды. Воры разделились на два лагеря. Тех, кто до этого лишь прикрывался внешней воровской оболочкой, но, почуяв запах жареного, ушел к ментам, стали называть «суками», и, честно говоря, таких оказалось немало. Те же, кто прошел все мусорские испытания, остались теми, кем и родились, – ворами.

Поэтому-то через некоторое время на всесоюзном сходняке урки решили, что ради чистоты воровского сообщества с этого момента повсеместно должны быть вменены «подходы». И чем больше воров присутствовало на коронации жулика, тем сама коронация считалась престижней и надежней.

Но мусора бы не были самими собой, если бы не придумали еще одну каверзу. Для начала всех именитых воров без исключения провезли через крытые тюрьмы страны. Самой лютой среди них считалась тюрьма Соликамска, так называемый «Белый лебедь» или, как ее окрестили в преступном мире, всесоюзный БУР (барак усиленного режима).

Тех урок, которые хотя и были в большом авторитете у арестантов, но не выдержали мусорских ломок и готовы были пойти на попятный, легавые не спешили пускать под откос. После того как они надломились, им настоятельно предлагали вступать в агентурную сеть какого-нибудь отдела как в самой системе ГУЛАГа, так и в КГБ. Им даже пришлось давать подписки о сотрудничестве.

Таких чертей на время закрывали в одиночки, иногда демонстративно подвергали их всякого рода экзекуциям, например подвешивали за руки и избивали дубинками, чтобы все видели, как страдают их собратья по несчастью. Одновременно работала мусорская пропаганда, потихонечку, не спеша поднимая эту падаль на уровень уркаганов «колымского толка». Когда агент был готов к работе, его запускали в привычную для него среду настоящих воров.

Сходняк, который продолжался на нашей хазе почти до самого утра, и был посвящен разоблачению одной из таких сук. А окопалась эта падаль среди ростовских бродяг. В то время воровской общак в этом городе находился в руках знаменитого уркагана из Курска Жени Котла. К сожалению, у Котла прогрессировала чахотка, он почти все время лежал, харкая кровью и, конечно же, не мог приехать на толковище в Москву, а местный урка Валера Лысак откинулся из зоны буквально за день до моего приезда.