Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Свой следующий визит Сарафанов адресовал отцу Петру, известному священнику, в чьих проповедях звучали обличение мирских пороков, осуждение светских властей, потворствующих бесовским нравам, укоризна церковным иерархам, мало помышляющим о спасении гибнущего православия. Приход отца Петра был многолюден. На проповеди приезжали верующие из дальних городов. Он подвергался нареканиям Патриархии за невоздержанность и возжигание в народе «неуместных страстей». Его непререкаемый авторитет в православных кругах хотел использовать Сарафанов в своих дальнейших действиях.

Красноречие Сарафанова подействовало и на отца Петра.

— Что надо делать? Как спасется Россия?

— Грядет близкий хаос. Трясение земли. Москва погрузится в беспорядки, которые нам готовят левиты. На площади высыпет обезумевший народ. На улицах появится потерявшая терпение армия. Вы, отец Петр, пламенный ревнитель, богооткровенный пастырь, должны воззвать к народу. С армией и церковью, всем русским миром пойдем в Кремль требовать от президента, чтобы тот стал защитником русских. Сбросил «либеральное иго» и спас Россию. Вы согласны, отче? Готовы воззвать с амвона?

— Готов, — произнес священник, осеняя себя крестным знамением.

— Благослови, отец. — Сарафанов поднялся, желая припасть к руке священника. Но тот не позволил. Перекрестил Сарафанова. Трижды, по-братски расцеловались. «Имперский Орден» получил еще одного рыцаря.

Следующим объектом для удара Сарафанов выбрал московский рынок — гнездовье азербайджанской мафии. «Черные деньги», наркотики, детская проституция, коррупция чиновников, ползущая по Москве экспансия неутомимых, неисчислимых кавказцев, которые захватили Москву, словно нашествие варваров, превращая святой русский город в тлетворный Вавилон.

Среди заснеженных бульваров и автомобильных пробок, окруженный тяжелыми фурами и истошным воем «мигалок» — рынок, накрытый бетонным куполом. Пар, туман, запахи овощей, маслянистые блески. Кажется, под крышкой, в кастрюле кипит и взбухает варево, брызгает пеной, источает ароматы, выбрасывает струи кипятка, хлюпает и булькает пузырями. Летучий пар колеблет над рынком высокое солнце, вонзившее в зимний город раскаленный добела электрод.

Сарафанов, ожесточенный, исполненный коварства, приблизился к рынку, словно это был гарнизон врага, обреченный на истребление.

Вот мясные ряды. Блеск ножей, стук топоров, хруст рассекаемых хрящей. Пятерня мясника в розовой сукрови. Пальцы в клейком жиру. В подставленную кошелку валят мраморное слоистое сало. Бережно окунают сочный кус телятины. Бойко суют поросячью ногу копытом наружу, в котором еще сохранилась печеная черная кровь. Отрубленная свинячья башка топорщила розовые уши. Наставила бронзовое строгое рыло. Смотрит надменно голубыми глазами в белых человечьих ресницах. Напоминает надменную голову античного императора. Тут же навалены желтые свиные туши, меченные чернильным штемпелем, как почтовые марки. Висит на цепи телячий зад с ободранным остроконечным хвостом. Огромное, во весь прилавок, повалено тулово копченого быка, с распахнутым чревом, где в сумерках, как шпангоуты, светятся бело-розовые ребра.

Мясо в рядах было отборным, всех сортов, на любой вкус, для любого, самого экзотического блюда. Доставлялось на прилавки теплым, с московской бойни, с подмосковных мясокомбинатов, где в красном дыму качаются на блестящих цепях дергающиеся коровьи туши. В их рогатых, пронзенных током головах меркнет разум. Рабочий, поспевая за конвейером, делает полуживой корове длинный надрез на брюхе. Другой, сменяя первого, с треском сдирает теплую пятнистую шкуру.

Сарафанов знал, что скот в России был вырезан наполовину. В суп старика кусочек мяса попадал раз в три недели. Охота бедняков за обглоданными костями напоминала что-то собачье. Но Москва, несметно богатая, плотоядная, ненасытная, тонула в дыму шипящих жаровен. Забывалась в праздниках и пирах. Капала себе на грудь коровьей кровью. Облизывала с толстых пальцев сладкий бараний жир.

Сарафанов рассматривал лица кавказских пришельцев, которые еще недавно были его земляками, жителями великой Империи, его братьями и согражданами. Теперь же приложившие руку к разрушению империи продолжали тянуться к имперскому центру, влекомые его гравитацией.

Молодые мужчины призывного возраста попивали в сторонке чай, бережно поднося к губам дымные пиалки. Толковали о ненавистных армянах, отнявших священный Карабах. Однако у себя в Гяндже не пожелали взять в руки оружие и с криком «Аллах акбар» штурмовать Степанакерт. Вместо этого предпочли опасным ручным гранатам вполне безопасные ржаво-красные, набитые сладкими гроздьями, огромные гранатовые плоды. Впрочем, и вольнолюбивый Карабах, перессоривший все народы Советского Союза, перекочевал в Москву. Чинит автомобили, жарит шашлыки, торгует в лавках, забыв, как генерал Макашов арестовал мятежный комитет «Крунк», вызвав тем самым истерику у всех армян Вселенной.