Александр Проханов - Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Дождетесь, когда загорится какая-нибудь московская синагога, — недовольно заметил адвокат Криворотов. — Борода главного раввина Берл Лазара похожа на паклю, пропитанную бензином. Поднеси зажигалку, и загорятся все синагоги Москвы.

— Вам нужны деньги на лоббирование русских депутатов? Вы их получите, — язвительно, с нескрываемым превосходством над робким и застенчивым депутатом произнес торговец алмазами, голландец Вандермайер, долгие годы живущий в России. — Сегодня русский патриотизм имеет свою цену. Как и русская нефть, русские алмазы и русские девушки. Назовите мне сумму, и я вам ее обеспечу.

— Я понимаю связь закона о недрах и закона об антисемитизме, — капризно произнес адвокат. — Согласен, Россия отхватила слишком жирный кусок земного шара. Не может переварить. Ей придется поделиться с миром. Но «русский фашизм», уверяю вас, это не только пропагандистский жупел, но и нарастающая в России реальность. Если мы хотим интернационализировать недра, мы должны выжигать «агрессивную русскость» каленым железом, не гнушаясь опытом «красного террора», — адвокат властно вскинул голову, и его сходство с крупным копытным вдруг сменилось выражением хищной жестокости, какая появляется у разъяренных гиен.

Сарафанов присоединился к дискуссии о «русском фашизме», остроумно характеризуя продажность русских депутатов из «правящей партии», падких на любые подношения. Лумпянский с девичьим румянцем на миловидном лице тушевался, всячески демонстрировал смирение, почтение к старшим и многоопытным коллегам. Но его внешность не могла обмануть Сарафанова. В хрупком теле пряталась мускулистая чешуйчатая змея с радужными переливами плотного тела, способного сжаться в тугую пружину, нанести убийственный парализующий удар или свиться в удушающий узел, ломая горло бьющейся в конвульсиях жертве. В застенчивой вкрадчивой речи чудился тихий змеиный посвист. В голубых невинных глазах проскальзывала беспощадная рубиновая искра. Сквозь приятный запах туалетной воды просачивалось удушающее змеиное зловоние.

Сарафанов задыхался от удушья, словно вдыхал паралитический газ. Силы покидали его, энергия улетучивалась. Стоящие рядом собеседники, напротив, наливались силой и бодростью, словно пили его прану, вкушали его кровяные тельца, выпивали сочные участки его мозга. Борясь с обморочностью, Сарафанов комплиментарно поклонился Лумпянскому:

— Восхищаюсь, слушая ваши выступления по телевидению. Вы — наша звезда!

— Сколько концов у звезды? — смущенно потупился депутат.

— Взгляните на московские елки и пересчитайте драгоценные лучи нашей славы. — Сарафанов поднес к губам стакан виски, уловив рубиновый лучик в глазах Лумпянского. То ли промерцало змеиное око, то ли скользнул лазерный прицел.

Всё общество было рассыпано на отдельные группы, которые то укрупнялись, то мельчали. В каждой группе происходило вращение. Крутилось веретено, наматывающее невидимую пряжу. Вся земля находилась в плену у этой сети — континенты и отдельные страны, отрасли промышленности и науки, культурные направления и религиозные течения. Эта сеть контролировала людей, а также бабочек, рыб, оленей, микромир, воздушные и морские течения, прошлое с курганами князей и пирамидами фараонов и будущее с нерожденными младенцами, неизобретенными машинами и ненаписанными книгами. Сарафанов, находился в плену у этой сети. Бился в невидимой паутине, чувствуя, как вонзились в него колючие трубочки, пьют живую энергию, высасывают горячую кровь. Где-то здесь, среди респектабельных банкиров и промышленников, религиозных и культурных деятелей, находились те, кто организовал убийство его жены и сына, пытался угадать в Сарафанове ускользнувшую жертву. Сарафанов элегантно раскланивался, пожимал руки, чокался бокалом, чувствуя себя канатоходцем, что идет по зыбкой струне над бездной.

Он кружил по залу, присоединяясь к беседующим, подслушивая их разговоры. Снимал «взяток», словно терпеливая осторожная пчела, перелетая с одного черного цветка на другой. Общий смысл разговоров таился в надчеловеческом, организующем и творящем сознании, для которого каждая малая группа, каждый отдельный «кружок» являл собой подчиненную часть, думающую клеточку, мыслящий нейрон. Сам же мозг был неопределим и невидим. Был подобен ноосфере, где копилась вековечная ветхозаветная мудрость, опыт великих финансистов и политических стратегов, конспирологов и «покорителей времени», хозяев прошлого и властелинов будущего.