Эна Трамп - Женский роман. Утопия

[Смычка смычкá]

Не надо только думать, что Кроп не работал. Он работал. Когда-то, на заре капитализма в России, он работал даже учителем истории, — и он прекрасно помнил, чему учился, и чему учил, и какое именно у него было образование. И даже он работал на стройке. Вместе со всеми этими чем-то ему (не «классово». Кроп не был марксистом, ни «нео» и даже ни «анти», — ни в каком смысле слова; и в классы он не верил) близкими таджиками и белорусами. Скажем для простоты: они были меньшинства, а он тоже ощущал себя в меньшинстве. Но среди которых революции, к сожалению, было еще меньше, чем в этом «вшивом» пикете (это его собственные слова. Он говорил это без всякого осуждения, и про себя так мог сказать. Просто как признание исторического факта).

Но вообще-то он считал, что он и так достаточно всего делает — что была чистая правда — и в деле воспитания молодежи, в частности, — что тоже было правдой в определенном смысле. Здесь вообще не будет ничего, кроме правды. Или, опять лучше скажем: исторической справедливости — потому что что такое правда? как сказал другой анархист, Саша, как раз после той лекции по Маркузе — «что такое Магид?» Магид — это еврей. Читатель весь уже истомился в ожидании еврея. Вот еврей. Здесь будет достаточно евреев, читатель может так не беспокоиться. Все они будут очень хорошие люди.

А у Кропа была жена, очень хорошая женщина. Но только она не разделяла его политических увлечений. Жили они при этом мирно, и даже дружно, потому что мало ли у кого какие увлечения.

А у жены была квартира. Не та квартира, в которой они жили, которая вообще была неизвестно чья, мне, во всяком случае, это не известно, а еще квартира. Кто-то из родственников умер, а квартира осталась, она ее то сдавала, то не сдавала, до чего Кропу не было никакого дела, он до этой квартиры не касался. Но вот теперь она решила ее продать. Потому что дочке надо поступать, и что-то еще, и что-то еще. Да, но только она работала. И работала она не в агентстве, как Ирина Петровна, просто себе работала весь день. И вот они договорились, что Кроп вместо нее сходит в агентство и узнает, что сейчас с продажами квартир. Инстанций Кроп не боялся, один раз он дошел даже до Европейского суда по правам человека. И к тому же, в свете грядущего переезда, ему нужна была какая-то сумма денег, пусть не очень большая, хотя бы на первый месяц, пока он там не укоренится. А там он рассчитывал на газету. И на радио. А вы, прежде чем говорить, попробуйте хотя бы один раз издать газету, хотя бы формата А4, узнаете тогда, что это такое.

Первое же агентство, в которое он зашел, когда наконец собрался зайти, было то, в котором работала Ирина Петровна. Можете себе представить, что дальше было.

Кроп бы не так перепугался — я думаю, он вообще бы не перепугался — если бы к нему в квартиру вломился наряд ОМОНа конфисковывать его компьютер, на котором у него были в основном чеченские песни на русском языке — про пророка, и священную войну, точно как наши про Афган, но поэмоциональней — не то чтобы он любил пророка, просто эти песни давали ему что-то, чего ему здесь не хватало. Как перепугалась Лянская, когда он вошел к ним в контору. При том, что он ее даже не узнал. Он ее узнал, когда она перепугалась — и выскочила курить. При том, что она не курила. Она была кем-то вроде секретаря; и диспетчера; и еще в ее ведении были базы данных — то есть с широкими полномочиями. И она не сидела прямо сразу на входе — там сидела девушка внешних качеств, которая любезно приветствовала посетителя, и Кропа она поприветствовала, — у нее была отдельная комната. Просто в эту комнату дверь была открыта. И в эту дверь она увидела Кропа. Лянская не верила ни в пророка, ни в страшный суд — но в эту минуту она поверила в страшный суд. Мы называем это «историческая справедливость».

Кроп спокойно узнал то, что ему хотелось — ему, конечно, сказали то, что ему хотелось, а не то, что на самом деле: что никто не хочет сейчас покупать квартир, потому что недвижимость дешевеет, доллар растет, доллар падает, и кризис. Там побаивались говорить слово «кризис», потому что все там верили в историческую справедливость. Мы тоже не любим это слово, но по другим причинам. И после этого он спокойно вышел. А там стояла Ирина Петровна, и затягивалась тонкой сигаретой, которую она стрельнула у сотрудников. Которые на ее счастье уже докурили. И сказал:

— Здравствуйте, Ирина Петровна. — Он даже вспомнил, как ее зовут.