Эна Трамп - Женский роман. Утопия

— С домом-то что собираетесь делать? — спросила Светлана Никодимовна.

— Что с ним случилось? — спросила Ирина Петровна.

— Переводы, — подал голос Миша. Он благоразумно передислоцировался на дальний угол стола.

— Молчи, бродяга! — гневно отнеслась Светлана Никодимовна. — В милиции поговоришь. — И сама ответила: — Переводы сгнили. У нас тут наводнения были — о-ого. В девяносто восьмом году. А до этого в девяносто первом — баню нашу, веришь? вынесло на дорогу!

— Генриетта за поросятами плавала, — вступил опять Миша и закудахтал от смеха. Никто его на этот раз не оборвал — все смеялись. Вспоминая старуху Генриетту со своими водоплавающими поросятами.

— Значит и сейчас будет, — подала реплику Ирина Петровна. Мозг ее, отуманенный алкоголем, приобрел зато какую-то удалую дальнозоркость.

— Это почему?..

— А потому. Наводнение — кризис. Кризис — наводнение.

— Точно! — все опять хохотали. Неразменная бутылка куда-то делась; Ирина Петровна пригубила то, что ей совал бабник; и в страшном сне ей не снилось, что водку можно запивать пивом.

— Переводы — что такое? — спросила она.

— Бревна такие, — объяснил Миша. Оставшись в живых и видя, что гроза уже громыхает лишь отдаленными раскатами, он подтянулся и даже на вид протрезвел. — Печь — русская! Тонну весит. Надавила на них, и — кхххь… — изобразил всем туловищем проседание и крах пола.

— Их можно… — Ирина Петровна аж приостановилась, — купить?

— Можно. Купить можно, конечно. — (Неизвестно, чьи в этот раз были слова: говорила, обсуждая и соглашаясь, вся компания.) — Пойти с утра в колхоз выписать два ствола; вот он — тракторист — зацепит и привезет. — (Трактористом был представлен второй, не бабник, мужик, — рыжий и тихий. Он только улыбался чудесной и милой улыбкой. И запивал.) — А кто будет строить? Строителей навалом. Я тебе завтра приведу, — (это опять был Миша; он подсунулся Ирине Петровне под локоть и бубнил) — …Вовка, сын Генриеттин, с Лёхой. За бутылку построят. — Печь же будет класть, — опять решили хором, — Лихачёв.

— Разболтался, — прорезалась на общем фоне Светлана Никодимовна. Ноги на ширину плеч, глаза сверкали — она скомандовала мужу: — Хромай домой, лови петуха. Сейчас сварим для гостя суп с петушатиной.

— Не надо петуха! — воспротивилась Ирина Петровна в полный голос. — Пусть петух летает.

— Тогда сёмгу, — согласилась хозяйка. — Уху любишь? У нас и сёмга ловится. И стерлядь. Пойдем, фотографии тебе покажу. Две у меня, дочери. Обе в Сыктывкаре.

— Они без нас всё выпьют, — возразила Ирина Петровна, тоже вставая. Она оказалась выше Никодимовны на полголовы.

Светлана Никодимовна прицелилась и выдернула полбутылку, выросшую как заветный гриб боровик посреди стола. — Вернемся — отдадим, — пообещала мужикам и, последний раз окинув Мишу угрожающим взглядом, кивнула Ирине Петровне: за мной.

Фонари светили вверху позади, как четыре луны над холмом, а здесь, над тропой, которой она избегла днем, светили лишь звёзды. Их хватало. Спустившись неведомо как, они очутились у двери, где Светлана Никодимовна что-то делала с ключом. Это был дневной дом с лодками.

Внутри оказалось опрятно и просторно. Стащив ботинки, Ирина Петровна проследовала за хозяйкой в кухню — одна она была такой величины, как вся Ирины Петровны комната. Печь. Столик. Холодильник, — дом продолжался, за приоткрытыми дверьми виднелись мебелишка и даже ковры? Именно так представляла себе Ирина Петровна свой отпуск, когда представляла себе свой дом из городского далека; а теперь?..

— Садись, — указала ей Светлана Никодимовна на табуретку у стола, и, не чинясь, разлила из сакральной бутылки в подобия рюмок.

— Вы извините меня, — сказала она, поднимая. — Я директор… а у нас первое сентября. Перевели на финансирование, одних бумажек писать… а еще этот компьютер. А всего добавки — 438 рублей — эдак-то! Хотела премию выдать — так у меня их пятнадцать — обидится кто? Так купила занавески в классы. Ваш-то дед — он эдак-то директором был? Вы меня извините.

— Мы на ты! — напомнила Ирина Петровна, осмелев до последнего безрассудства. Тоже подняла бокал.

Светлана Никодимовна пристально вгляделась в нее — ох, сейчас скажет! Но сказала лишь: — Ты хорошая женщина? Ты какого года?

— Шестьдесят шестого, — ответила Ирина Петровна проглотив.

— Я шестьдесят второго. Знаешь, как они меня называют? Крокодиловна! Крокодиловна! — возмущенно повторила она, — вот эдак-то! вместо Светлана Никодимовна!