Александр Сегень - Похоронный марш

— Кончилось терпение владыки небеснаго! Приготовьте стези господу, — заклинала соседей Серафима. — Се грядет господь вседержитель, близится светопреставление. Да вострепещут псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни. Пора блудному сыну возвращаться в лоно отца своего и взмолиться: господи, прими нас обратно, мы — людие твоя!

В тот год многие умерли, и что-то надломилось в людях после того года, а дочь Анны Феоктистовны Фиска исчезла, и ее нашли спустя еще год за городом — одни только кости.

После похорон дочери Анна Феоктистовна упросила Монашку, чтобы та принесла ей Библию.

— Хочу почитать Псалтырю за упокой души дочери. У меня Новый завет есть, а Псалтыри в нем нету.

Монашка принесла Анне Феоктистовне Библию, и ночью, когда внуки легли спать, Анна Феоктистовна села у окна и псалом за псалмом стала читать вслух книгу Псалтырь. Слова и мысли не шли ей ни на ум, ни в сердце, разбегались, смеялись, прыгали и издевались над Анной Феоктистовной. Зачем-то расхваливался Израиль, а ведь Израиль совсем не то, что надо, про него по телевизору всегда с гневом и осуждением говорят и в новостях, и в программе «Время», и в «Международной панораме». Но раз Монашка сказала, надо читать, и Анна Феоктистовна читала. Чем дальше двигалась она по чуждым ей псалмам Давида, тем больше понимала, что Фиски ее уже нет, нигде нет — смерть забрала ее в пустоту, и незачем молить бога, чтоб успокоил ее душу. Нет души Фиски нигде!.. Безверие, внезапно распахнувшееся и задышавшее в лицо Анны Феоктистовны со страниц Библии, было страшно, сердце Анны Феоктистовны замирало в ужасе, как в тот вечер, когда кто-то стучался и требовал, чтоб ему открыли. Дрожащими руками под звуки ослепшего голоса — возлюблю тебя, господи, крепость моя! — Анна Феоктистовна захлопнула книгу на семнадцатом псалме и посмотрела в окно. Все спало, в окнах царило спокойствие, сама не замечая того, взбудораженная Анна Феоктистовна запела:

Она ходила по комнате, трогала руками предметы и пела песенку «Спокойной ночи, малыши». Вокруг дома, плотно прижимаясь всем телом к стенам, стояло нечто, в чем пребывал весь мир. Для Серафимы оно было бог, для Анны Феоктистовны оно стало страшным мужиком, кричащим: «Открывай!»

В душе Анны Феоктистовны уже не зажигалось сомнений. Куда там! Сомнения могли появляться лишь потому, что внутренне она чувствовала бога, что он есть, и могла позволить себе сомневаться. Теперь же душа ее вся наполнилась холодным зимним светом безверия, и мозг торопливо искал повсюду хотя бы каких-нибудь, самых малейших доказательств существования высшего отца, всегда готового принять в свое теплое лоно и простить. Некому, некого и нечего стало прощать.

Сердце захлопнулось, как раковина моллюска, и за окном начало светать. Анна Феоктистовна легла в постель, но постель казалась гробом, и умирать теперь стало страшно — куда же умирать, если нет веры, во что умирать, если нет того света, а есть одна только жуткая, холодная и чужая пустота? Анна Феоктистовна испугалась, что он, стоящий за окном, за дверью, на крыше и под землей, разбудит Лешку. За Юру можно было не беспокоиться, его ничем не разбудить, а Лешка, спящий в комнате Анфисы, часто просыпался ночью и кричал. Анна Феоктистовна встала и пошла посмотреть на Лешку. Она решила, что если он спит, значит, того за окном нет, а есть бог, хранящий сны детей. Лешка спал. Лицо его выражало необыкновенную безмятежность, но теперь Анне Феоктистовне стало казаться по-другому — что это лишь подтверждение отсутствия бога, если в такую минуту, когда она потеряла веру, бог спит в лице Алешки, окаменел, не слышит.

Нет его!

Анна Феоктистовна вернулась в свою кровать и насилу смогла успокоиться, но так и не уснула до самого утра.

На другой день она призналась Монашке, что потеряла веру. Монашка вела себя спокойно, не упала в обморок и не предала Анну Феоктистовну анафеме, только сказала, что веру необходимо вернуть.

После этого потянулись серые, тоскливые годы страданий и усилий приобрести веру. Телевизор стал раздражать Анну Феоктистовну, и когда Лешка ушел в армию, телевизор умер, он так и простоял два года без внимания, лишь несколько раз Анна Феоктистовна включала его, да и то по случаю прихода Антонины или старушек-картежниц.