Рут Хоган - Мудрость Салли

13 января 1884 доктор Уильям Прайс поджег младенца Иисуса на холме в Гламоргане. Уильям был друидом, вегетарианцем, сторонником свободной любви и противником вивисекции. Судя по описанию, интересный человек. В возрасте восьмидесяти трех лет он стал отцом ребенка своей экономки, и они назвали его Иисусом Христом. К сожалению, Иисус прожил всего несколько месяцев, и Уильям, не в силах передать останки своего драгоценного ребенка чужим людям и желая отдать честь своим друидским верованиям, решил самостоятельно похоронить его, в том числе провести довольно примитивную кремацию, которая удалась лишь отчасти. Христианские соседи Уильяма пришли в ужас (видимо, они как раз сушили белье, и оно пропахло костром) и настояли, что его педиатрическо-пиротехнические опыты должны быть наказаны. Но сэр Джеймс Стивен из суда Кардиффа признал, что кремация не является преступлением, поскольку никакого вреда от нее не было. Сэр Джеймс был человек передовых взглядов, который явно никогда не занимался стиркой.

Это все правда. Я не придумала ни слова, и, думаю, это был бы оригинальный способ начать рассказ о той части кладбища, где погребен кремированный прах. Я активно работаю над материалом и уверена, что немного уважительного юмора не навредит. Это ровный участок земли на вершине холма, затененный древними соснами и местами огражденный миниатюрной живой изгородью. В жаркие дни, как сегодня, тут можно найти зеленое убежище могильной прохлады, а еще здесь «кладбище гномов». Я никогда не произнесу это вслух, и уж точно не на экскурсии, но мысленно я называю его именно так. Ряды маленьких надгробий похожи на могилы очень маленьких человечков. Здесь я посещаю Руби Айви, Нелли Нору и Элси Бетти, которые носили передники с цветочным орнаментом на плоской груди и бигуди под платками, а на их руках и лицах отпечатались долгие годы тяжелого труда. Они были неисправимыми вестоплетками (слово дня – сплетницами ), любили ходить вечерами в кинематограф, выпить бокальчик портера – и любили своих родных, а еще заваривали такой крепкий чай, что все невольно морщились. Руби Айви сквернословила, как матрос, Нелли Нора курила самокрутки, а у Элси Бетти был третий сосок. Они были соседками при жизни и остались ими после смерти. Эти дамы для меня – как гватемальские куклы беспокойства.

Настоящие куклы беспокойства – маленькие куколки, обернутые в яркие лоскуты ткани, живущие в маленьких мешочках. Перед сном их достают из мешочка и рассказывают им обо всех своих проблемах, а потом кладут под подушку. Пока человек спит, куклы проводят ночь, размышляя о проблемах, и утром их владелец просыпается с ясными и правильными решениями в голове. У меня нет настоящих кукол из Гватемалы, а если бы были, Хайзум, скорее всего, съел бы их, но, по-моему, Руби Айви, Нелли Нора и Элси Бетти прекрасно справляются. Я говорила с ними о моем любимом мальчике. Надо признать, с этой бедой они справиться не смогли, но мне хотя бы было с кем поделиться. Они прекрасно умеют слушать. Когда умер Габриель, Эдвард часами сидел и гулял со мной на кладбище в полном молчании, держа меня за руку и деликатно не замечая моих слез. Я не оставалась в долгу. Я знала, что Эдвард тоже плакал и что его горе было почти столь же велико, как мое, но мы просто не могли об этом говорить. Так что я изливала душу куклам беспокойства. Иногда достаточно просто выговориться в безопасном месте – в моем случае там, где никто не слышит. Ну, никто из живых. Сегодня я хочу рассказать им про утенка.

Воздух горячий и липкий, без намека на ветерок, а небо вдалеке нахмурилось, предвещая грозу. Молчаливая тень кладбища гномов – приятное облегчение после подъема на холм, и я сажусь на прохладную траву возле надгробия Айви Роуз, центрального из трех. Спиной к Дорис Присцилле, которая явно неодобрительно поджала губы. Дорис Присцилла жила на той же улице, что и остальные, но всегда считала себя выше их. Она никогда не ругалась и не носила на публике бигуди, пила крепкие напитки только на Рождество (и то всего лишь рюмочку шерри) и никогда не сушила нижнее белье на веревке, «чтобы никто не пялился». Она считала, что дымить могут только «мужчины и камины», и никогда не выходила из дома без броши на лацкане пальто и слоя пудры на вздернутом носике. Элси Бетти ее немного жалела и считала, что той нужно «немного расслабить корсет», но Руби Айви говорила, что она высокомерная старая корова и, вероятно, из того сорта тихонь, что вообще не носят нижнего белья. Я никогда не беседую с Дорис.