Людмила Потапчук - Не обижайте Здыхлика

Ладно, признаюсь: я тоже упал замертво. Но ненадолго.

В общем, пока что этот злобный гений лежит в собственной клинике и приходить в себя не собирается. Я к нему грешным делом заходил пару раз и, представляешь, подружился с его мамой. Это просто невероятно – у такого угробища и такая прекрасная мама! Для нее, впрочем, он не угробище, а замечательный мальчик Костик, гордость и свет в окошке. Приходит к нему каждый день и, подумать только, поет ему колыбельные песни. Она вообще держится молодцом – это очень деятельная и бодрая дама, несмотря на более чем почтенный возраст, – и уверена, что рано или поздно ее Костик поправится. И снова начнет вершить великие дела.

Кстати, о великих делах: ты знала, что в его шикарной клинике есть бесплатное отделение? С граждан обеспеченных он драл деньги почем зря, а всяких неимущих лечил бесплатно. Кто бы мог подумать. Неизвестно, что с этим со всем будет, если Бессмертных проваляется в своей коме достаточно долго: говорят, тот, кто сейчас исполняет его обязанности, особых надежд не внушает.

Ясмин твоя – она нашла меня через пару дней после случившегося и повелела явиться к ней в офис – мне не понравилась. Властная и жесткая тетка, довольно неприятная. Хотя, может, у меня просто предубеждение – я узнал, что она когда-то очень жестоко поступила с дядей Женей (вот с кем бы я, как раньше говорили, в разведку пошел! Тем более что он теперь не пьет ни капли). Я ей, кажется, тоже не приглянулся. Она явно считает, что ты, ее золотая девочка, достойна кого-то получше, чем какой-то невнятный флейтист. Если мы с тобой все-таки будем вместе – а я, уж прости, не перестаю на это надеяться изо всех сил, – у меня, кажется, появится в ее лице заклятый друг, кто-то вроде вредной тещи из анекдотов.

Зато ее муж меня очень поддержал. Это была его идея – чтобы я написал тебе письмо. Он сказал – пацан, хватит помирать, сядь и напиши все как есть, только без соплей и сантиментов. Что я и пытаюсь делать.

В клинике Бессмертных я буду работать еще месяц, потом врио главврача меня выставит. Ну да я всегда найду чем заработать.

Теперь о главном. Я всегда буду благодарен судьбе за то, что ты мне встретилась, – даже если никогда больше тебя не увижу. В самых смелых моих мечтах мы благополучно женимся, мы счастливы до неприличия; мы находим способ забрать из этого ужасного детдома Эрика и Эмму, а может, и не только их; у нас появляются свои дети, и они похожи на тебя. Если у тебя другие мечты, я пойму. Но есть ли смысл нам не видеться? Я могу быть тебе другом, помощником, чем захочешь. Я все-таки не самый бесполезный человек на свете. И не самый плохой. Правда.

Давай увидимся? Я буду ждать тебя каждый день в парке на нашем месте. С пяти часов вечера до шести. А может, и дольше. Я бы тебя там ждал днями и ночами, но тогда не очень понятно, как быть с учебой и работой.

Если ты вдруг уже успела забыть, где это самое наше место, просто иди на звуки флейты.

Я люблю тебя.

Алик»

Я смотрю на часы.

Без двадцати шесть.

Надо скорее одеваться и бежать. Я еще успею.

Тик. Так. Тик. Так.

Это капает время.

Здыхлик лежит в постели и вслушивается в эти звуки.

Иногда рядом появляются люди. Люди переодевают Здыхлика. Переворачивают его на бок, чтобы сменить постельное белье. Обтирают мокрой губкой. Накрывают одеялом. Переговариваются далекими голосами. Голоса обрастают гулким эхом, как у диспетчеров на железнодорожной станции.

Кажется, кого-то из этих людей он, Здыхлик, сильно и непоправимо обидел. Он не помнит, чем именно. Ему жаль, что так вышло.

Кажется, что-то в его жизни пошло не так, и он сам в этом виноват. Или не виноват. А просто в какой-то момент свернул не в ту сторону и заблудился.

Здыхлику хочется попросить прощения у людей, навещающих его. На всякий случай – у всех. Пообещать, что он все исправит.

Они этого не замечают. Они даже не разговаривают со Здыхликом – только между собой. Что и неудивительно – ведь Здыхлик лежит, не открывая глаз, получает питание через иголку, которую вкололи ему в руку, и ничем не дает им понять, что слышит их. Ощущает их тепло и их запахи.

Они, видимо, считают, что Здыхлик ничего не чувствует.

Все, кроме мамы.

Мама приходит каждый день. Мама гладит его по голове. Поет ему, как малышу, колыбельную песенку на каком-то смешном и кривоватом наречии своего детства.

Мама верит – и Здыхлик верит вслед за ней, – что скоро все это закончится, как кошмарный сон, и он, Здыхлик, откроет глаза, встанет на ноги и сможет начать все заново.