Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

– Ещё бы!

– Спасибо, верю.

Олег не то что помнил первое впечатление от Вероники и её стихов – оно до сих пор было живо и, стоило представить её, затмевало всё. Случилось так. В главном зале студии «Фотон» – полтораста квадратных метров, пять больших окон на юг и три на запад – раз-другой в месяц проходили концерты и литературные вечера. Это было особенно здорово летом: одни выступают, другие щёлкают в естественном свете хоть до полуночи. Полтора года назад Олег впервые оказался на таком вечере и сидел, изнывая от неловкости. Стихотворение Миры ещё цветочки; от того, что звучало там, хотелось почесаться и заснуть, не грохнувшись при этом с фанерного куба.

Поэтессы, сменявшие одна другую на белом фоне, имели будничный вид: если юбки, то простые, в каких гуляют по улице, иной раз брюки с футболками, старейшая явилась в шортах. Девушка в длинном абрикосовом платье с открытыми плечами казалась там гостьей из дальних миров и хотя бы поэтому, выйдя к фону, заставила встрепенуться. А когда её звучный голос без усилий наполнил зал… Самое близкое чувство: в конце июня по горному шоссе подъезжаешь к Коктебелю, видишь склоны Карадага, одетые в солнце и лёгкий туман, и впереди целый день, полный приключений. Только ещё сильнее.

Олег как мог перевёл его в слова.

– Надо же, не ожидала! – сказала Вероника. – Это был мой дебют на публике, я не знала, что надеть, вот и расфуфырилась. И хорошо, никто не видел, как тряслись колени.

– Волновалась?

– Страшно! На втором стишке более или менее успокоилась.

– На «Случайном разговоре»?

– А ты помнишь!

– Ясен пень.

– Кстати, Мира-Оля тоже выступала. Сразу после меня.

– Не помню.

– Своим присутствием хоть немного вселяла уверенность. Мы тогда впервые увиделись, но в сети уже были знакомы чуть больше года. Читали друг дружку на одном сайте, хвалили, иногда высказывали замечания. Осторожно, знаешь, все самолюбивые… – Вероника рассмеялась. – «Не кажется ли тебе, что эта строка ещё не гениальна, а только очень талантлива?» У фотографов так же?

– По-разному. Вадим, например, может приложить. Сам не будет, но если попросишь… Мне доставалось.

– Вы, значит, не такие ранимые. О чём я говорила? о Мире, да? Вскоре после того она вошла в число людей, которые печатаются в толстых журналах. Не только печатаются, но и определяют, что печатать. Плюс выпустила сборник не за свой счёт и даже получила какую-то премию.

– Как умудрилась?

– Долго ходила в поэтическую студию. Завела связи, знакомства, но всё равно двигалась медленно. Тогда ускорила через постель. С литературным… даже не генералом, маршалом, если можно так назвать. По возрасту годится ей в отцы. При действующем муже.

– Слышал похожее о молодёжной эстраде. Оказывается, и у вас?

– Я не осуждаю, не думай. Не ханжа какая-нибудь. Каждый пробивается как может. Между нами ничего не изменилось, стали меньше общаться только потому, что заняты обе. Но по-прежнему читали, комментировали.

Оставив ненужный с импульсными вспышками штатив, Олег выстраивал кадры по видоискателю. Далась эта Мира, – размышлял он, – какой смысл так много о ней говорить? Зависть? Завидовать бездарности глупо. Или умению пробиваться? Таланта оно не добавит, а для Ники он явно важнее блеска. Да и блеск, мягко говоря, сомнительный. Обида на несправедливость судьбы? Кажется, в голосе Вероники не было обиды. Но что тогда? Чем Мира её задела? Попробовал вспомнить, кто выступал следом за Никой на вечере полтора года назад… Невозможно. Все сгорели в её огне.

Закончили с комнатой в стиле прованс. В сумке Вероники заиграл телефон, она недолго поговорила с мамой. Затем надела платье.

– Я выйду на пять минут?

Когда вернулась, Олег расставлял источники в чёрном конце.

– Больше никаких декораций, финтифлюшек, – сказал, воткнув последний штепсель. – Только ты и свет.

– Уже боюсь. И это… тоже снять? – Ника, вновь стоявшая в трусиках, зацепила пальцем резинку.

– Желательно, – кивнул он и отвернулся.

– Я готова, – прозвучало через несколько секунд.

Как переменился облик! Ни следа застенчивости. Взгляд скорее вызывающий, дерзкий, и словно чуть выросла. Неужели так много значит кружевной лоскут или его отсутствие?

Кстати, прекрасно, что тёмно-русый треугольник внизу не выбрит начисто – лишь аккуратно, коротко подстрижен. Об этом не договаривались: Вероника не спросила, Олег не решился написать.

Он сменил объектив: вместо восьмидесяти пяти миллиметров сто тридцать пять, размеры зала позволяли. Только Ника и свет. Боковой, с глубокими тенями – как раз для такой худенькой, скульптурной. Отошел, лёг на пол: серия в полный рост. Встал, придвинул отражатель к теневой стороне Вероники, включил контровой светильник. Снова в полный рост. Нет, мощный контражур создаёт неуместную парадность. Долой эффекты. Подойти ближе. Лицо, глаза… Всё внимание глазам, остальное приложится.