Ян Стыдобка - Поэтесса в жанре ню и другие рассказы

– Знаем, знаем. И не страшно?

– Нет, я с местной девочкой, познакомились вконтакте. Она, конечно, то и дело останавливалась и меня ждала, но лишь потому, что я залипала на виды. Там такое на каждом шагу… Ладно, смотри дальше.

Настя встала, подошла к шведской стенке, закреплённой у стены, повисла на верхней перекладине и секунд пятнадцать держала уголок, носочки натянуты, колени прямые. Затем шагнула в угол, где стояли две пары гирь, взялась за ручки более лёгких, по двадцать четыре кило и, распрямившись, оторвала от пола.

– Ты спятила! Дай сюда немедленно!.. – кинулся я к ней, отобрал гири и не упустил случая, взяв обе в одну руку, выжать над головой.

– Нет, ну так, конечно, не могу, – переводя дыхание, сказала Настя. – Но штангу поднимала и тяжелее. Теперь понял, что я крепче, чем кажусь?

Я стукнул себя пальцем по лбу:

– Здесь понял.

– А в других местах?

Я вздохнул:

– Ещё больше всё запутывается.

Настя помолчала.

– Всё-таки почему? – спросила наконец. – О чём ты думал на самом деле? О чём я думала, могу сказать. Там не всё прилично и членораздельно. Главная мысль: заберите меня отсюда кто-нибудь… Пожалуйста, заберите…

Настя отвернулась и спрятала лицо в ладони.

Вот и всё. Осталось проводить домой, а что потом? Куда и зачем? Позвоню, наверное, но толку-то?

Настя стояла босая на линолеуме, я осторожно надел на неё мокасины и, поднявшись, коснулся губами голого, вздрагивающего плеча. Она не отдёрнулась, не стала выворачиваться и, шмыгая носом, проговорила:

– У меня есть подруга… главный учитель в плетении… Старше на восемь лет и обалденно красивая, просто королева… Она этих малолеток боится панически… больше, чем диких собак. Видит на улице – прячется за меня. Говорит, у них нет тормозов и они всё хотят испытать на прочность. Я не понимала, теперь вот…

– А сама не была такой? – спросил я.

Настя пожала плечами:

– Случалось постоять за себя при необходимости, но внутренней агрессии не было. Помню, на катке и в зале на старших девиц боялась не так посмотреть. А она… эта… значит, не боится. Перевозбудилась, наверное, во дворе. Тут Настя пришла и сама упала в руки. Было непонятно, что у неё на уме, от этого реально страшно в какой-то момент. Была бы я одна, без ребёнка, да и чёрт с ним. А так…

Вновь стала всхлипывать, слёзы потекли по щекам. Я поднял её на руки:

– Настя…

Постепенно она успокоилась.

– Я гордая, ненавижу быть в таком положении. И не была, на людях точно нет. Но ты сказал, любишь, и я поверила, что любить можно не только в блеске и славе.

– Это правда.

– И твои руки… даже слишком приятны, как-то чересчур.

– Чересчур не бывает.

– Я тоже так считала до сегодняшнего дня. После наглых пальцев под свитером была уверена: теперь долго не захочу ничьих прикосновений, год или два. А ты как будто всё смыл. Начал там, на базе, тут закончил. Лучше любого душа.

– Очень рад, что помог.

И ещё… как бы сказать… В общем, я иногда обращаю внимание на парня, и он, вроде, на меня.

– Совсем не удивительно, что он на тебя.

– Спасибо. А потом хочу представить его с Олегом, о чём будет говорить, как воспитывать, чему научит… и не могу. И всё заканчивается, не начавшись. А тебя представила, ещё утром. Едва познакомились, ничего не знала, и уже… Только не говори, пожалуйста: расчётливая, циничная, потребитель, эгоист, ладно? Это я слышала.

– Мыслей таких нет. Какой же ты эгоист, когда помнишь не только о себе? Как раз наоборот.

– Я тоже тебя люблю.

– Неужели так никого и не представила?

– Получалось некоторых, но они как-то мне не очень.

– Значит, бываешь эгоистом?

– Время от времени…

Настя обеими руками обняла меня за шею. Мы стали целоваться, я всё держал её на весу, держал и не хотел выпускать, пока она не выскользнула сама и сказала:

– Знаешь что? Давай ты не будешь забивать голову ерундой. Просто расслабься, я всё сделаю. Снимай футболку, тоже хочу на тебя посмотреть. Вообще всё снимай.

Прежде чем всё снять, я открыл ящик стола, где лежали две коробки резиновых изделий, по наитию достал нетронутую и распечатал на Настиных глазах. Природа оказалась умнее меня, ей не было дела до глупостей; или, может быть, Настя могла и блинное тесто пробудить. Сначала всё было спокойно: её глубокое дыхание, восхитительная тяжесть, сильные, размеренные движения. Но стоило мне двинуться самому, как она будто взорвалась, прикусила свой топик с углом простыни, еле сдержала крик, мы перевернулись, её ноги взлетели мне на плечи, и всё ринулось кубарем, быстрее с каждым мигом, и ничего уже было не удержать…