Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

– Мы встречаем шабат трапезой, – невозмутимо продолжал Саныч. – Мужчина читает благословние, женщина зажигает свечи. Пьем шабатное вино, преломляем халу – специальный хлеб. Сидим за столом всей семьей, общаемся, поем песни. Шабат начинается с заходом солнца в пятницу и заканчивается в субботу, также, с заходом солнца. Для еврея, соблюдающего традиции, Шабат – самый главный день. Эту традицию я никогда не нарушу. Ибо я должен отделить святой день от будней.

Солнце садилось все ниже, окрашивая черепичные крыши пригородных домов.

Бэха влетела в город на скорости около 200 километров в час. Она со свистом тормознула у ближайшего парка и оттуда выскочили два человека.

Один из них, худой и высокий, с проклятиями совершил несколько гигантских прыжков и скрылся среди кустов.

Второй, невысокий и слегка полноватый быстро побежал по узким улочкам домой.

Только песни нас порой и объединяют. Когда пластинка закончилась – каждый идет своей дорогой.

Я цеплялся за эту работу, как умирающий цепляется за жизнь. Все, чтобы иногда быть рядом с ней, обменяться парой фраз и даже получить телефонный звонок.

Сама жизнь выплескивалась из нее как нектар, хотелось припасть к нему и пить-пить нескончаемо. Я не верю, что кто-то мог быть рядом из-за денег – это всегда быстро заканчивалось. Вращаться в ее орбите было тяжело, но игра стоила свеч. Ты получал много больше. Ты получал вдохновение, силы и душевную опору.

Гаврош не глупа. Она все это знает. Творцов иногда вырисовывают эдакими чудиками, “не от мира сего”. Она всегда все понимала. Гораздо глубже, чем люди обычно предполагают. Не помню повод, но один раз она сказала: “Да, мы поднимаем…” и сделала жест рукой, изображая подъемный кран.

Я вник в ее жест не сразу, и лишь наблюдение за собой и другими людьми на протяжении дней, недель и месяцев дало истинное понимание ее силы и осознания своего места в этом мире. Так до меня дошло, что имел ввиду дядя Женя, написав однажды что: «Поэт в России больше, чем Поэт».

Страшно повезло. Гаврош подарила стих. Вдвойне редкая удача, ибо даже если Гаврош посвящает кому-то стих, этого никто никогда не узнает. Есть закоулки, куда Гаврош никогда и никого не пустит. Чему посвящена и как написана песня остается тайной навсегда.

Все там же, на Приморской, на берегу залива. Он был написан за 5 минут.

– Чем занимается твоя жена, Марина? – спросила она

– Школьной мебелью, – ответил я.

– Ручка есть?

– Да.

– Давай.

Взяла бумажную тарелку со стола и отсела на 5 минут, задумчиво глядя на залив.

Поэта узнаешь безошибочно. Осечки не будет. Если захочешь найти свой золотник, то ты отсеешь всех, кто прибился по пути – рифмоплетов-математиков, клеящих окончания, душещипателей, влюбленных, дураков, безусых юнцов, тех кто не от мира сего, и тех, кто просто мучает себя, журналистов от поэзии, и поэтов от журналистики, тех кто балуется на досуге, и выпускающих пар, тех, кто имеет хобби, и профессоров, которые талантливы во всем, тех, кто пишет к юбилею, и тех, кто может блеснуть перед женщиной… Поэта узнаешь безошибочно.

В следующую историю вы все равно не поверите, поэтому я изложу ее целиком.

Теплой весной 2010 года группа поехала в очередной гастрольный тур по России. Что-то екнуло, как оно бывает, когда не знаешь почему, но надо ехать. Я покидал пару вещей в рюкзак и рванул на вокзал. Сверив гастрольный график с наличием билетов на Московском вокзале, понял, что самое удачное направление – ехать в Курск и уже там пересечься с командой на месте.

Короткий обмен смс-ками с Джульеттой дал информацию, что по приезде надо двигать в гостиницу “Центральная”, где все благополучно и должны были обосноваться.

Взяв билеты за час до отправления поезда и побродив немного по Невскому, спокойно сел на поезд, который благополучно тронулся точно по расписанию, оставляя за спиной прекрасный, но уже по-летнему пыльный город, и унося меня навстречу новым приключениям. Немолодой уже проводник выдал белье, а от чая по космической цене я предпочел отказаться.