Макси Фэй - Нефанатка

Девушка развернулась и медленно пошла в сторону леса, покачивая бедрами.

Она брела по лесу уже довольно долго. Было очень холодно. И очень больно ступням, наступающим на острые ветки. Понемногу занимался рассвет. Анжела не помнила, что она тут делает. Знала только, что должна идти вперед. И она шла. Кажется, она должна была поймать какую-то птичку. Точно, она пошла в лес ловить соловья. Только почему-то она была голая и грязная, вряд ли птичке это понравится…

Вдалеке раздался лай собак. Анжела вздрогнула и ускорила шаг.

Собак она яростно ненавидела с пяти лет. Тогда ей подарили прелестного щенка немецкой овчарки. И девочка решила поиграть с ним так, как играла со всеми своими зверюшками. Она намазала на свой животик подтаявшее мороженое и дала щенку облизать. Но он просто отвернулся. Тогда Анжелочка подумала, что он просто не любит мороженое. Она пошла на кухню и утащила у повара кусочек куриного филе. Обмазала им животик и снова предложила щенку. Тот тут же вцепился в нее своими острыми зубками, и Анжела звонко закричала. Ей было очень больно. Но щенку было еще больнее, когда Анжелочка заставила охранника удавить его прямо у нее на глазах. С тех пор в их доме не было ни одной собаки. На её теле остались следы укуса, чуть пониже пупка. И раз в год в их городе расстреливали всех бродячих собак. Именно в тот день.

Лай собак стал громче, и Анжела бросилась бежать. Она вдруг поняла, чем от нее пахнет. Кровью. И ясно представила, что сделают с ней собаки, когда догонят. Ей было страшно. Она бежала, падала, поднималась и снова бежала. Её тело было всё исцарапано ветками, зубы стучали от холода и страха, а из глаз лились слезы.

Если бы Ашот увидел её сейчас, он подумал бы, что добился своего. Сейчас Анжела готова была броситься в ноги любому, кто пообещал бы защитить её от псов. И согласилась бы на что угодно. Но Ашот держал собак в отдалении. Он только травил девушку их яростным лаем и гнал в сторону шоссе. Там у него была назначена встреча.

Лай собак раздавался всё ближе, бежать уже не было сил, и Анжела была на грани помешательства от животного ужаса.

Внезапно она выбежала на шоссе и увидела отца. Девушка бросилась в его объятия и разрыдалась.

Она не плакала с трех лет. Всегда только кричала и грозилась убить всех вокруг. И Эдуард Кокорин понял, что его девочку сломали.

Мы с Егором жили на папиной даче, в маленькой тихой деревушке. Этот дом они построили вместе с Тамарой, простой и добротный. Всего три комнаты и веранда. Небольшой садик с плодовыми деревьями и кустами, огород и банька. Огород в этом году не садили, и он весь зарос травой. Тамара умерла весной, а папа был убит горем. Зато в саду наливались яблоки и груши, краснели вишни и уже осыпались ягоды с кустов.

В домике было светло и уютно. Никакого старья, которым обычно заваливают дачи только потому, что выбросить жалко. Добротная деревянная мебель, красивая посуда и накрахмаленные салфетки на всех поверхностях.

Здесь было хорошо и спокойно. Постепенно забывались события того страшного вечера, когда я сидела, сжавшись в комок, на нашей кровати, боялась и переживала за Егора. А за окном в это время происходило что-то жуткое и умирали люди. Я ничего не слышала.

Мне не рассказывали подробностей. Егор крепко прижимал меня к себе весь вечер и гладил по голове, а Петр Александрович разбирался с полицией. А утром приехал папа и отвез нас на свою дачу.

И вот мы тут уже три недели. Егор сочиняет музыку, а я читаю книжки. По выходным приезжают из города наши отцы. Мы ловим вместе рыбу, жарим шашлыки и подолгу беседуем вечерами. Правда, больше всего беседуют наши папы, и чаще всего они спорят, но мы с Егором с удовольствием их слушаем, иногда переглядываемся и нежно улыбаемся друг другу. И это так здорово и по-семейному!

А завтра будет мой день рожденья. И, кажется, мужчины для меня что-то готовят. Отправили одну в ближайший лесок с корзинкой. Сказали, что им дико хочется картошечки с грибами, и только я – та волшебная фея, что может исполнить их желание. Забавные они.

Брожу по лесу и улыбаюсь. Как же всё у нас хорошо! У меня теперь тоже целых два папы. Оба безумно меня любят и чуть ли не на руках носят. Егор даже ревнует. И облегченно вздыхает, когда они от нас уезжают. Тут же набрасывается на меня с поцелуями и дня два вообще не выпускает из своих рук. Не дает ничего делать. Я сержусь на него иногда и даже начинаю лупить подушкой. А Егор только хохочет и, дав мне немного выпустить пар, снова подминает под себя и начинает целовать.