Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

Зоську мама моя не взлюбила страшно, за то, что та такой егозой была. А я любил. Так же, страшно, до жути сильно. Помню, как свалился с воспалением легких после одной из таких прогулок под дождем. И волновался только, что Зоська подумает, будто я такой слабый, взял и заболел. Но тяжело мне совсем стало, отвезли меня в город большой, в больницу. Сказали, что лечить будут. В палату с мамой заходим, а там на кровати Зоська сидит вся в соплях и смеется. Ее в другой город хотели везти, там у нее дедушка с бабушкой жили, а там из-за карантина места закончились. Пришлось возвращаться в нашу, в деревенскую. Все палаты забиты были, но ее положили в маленькую, на два места. С еще одной девочкой. А девочку почему-то домой забрали, а вместо нее меня положили. Родители смеялись тогда так, говорили, что не разлучить нас. Судьба, значит.

Помню, как поцеловал впервые Зосю. Возле ее дома, под березой. Краснели оба. Зоська все в руках платочек голубой вертела. А я все не мог решиться. Чувствовал, что еще немного и сознание потеряю. Зубами, в общем, стукнулись, а потом смеялись так, что родители из дома вышли поглядеть, что же там такое. И тогда я ей колечко подарил. Бабушкино, тонкое совсем, с маленькими голубым камешком. На память как бы, но как будто бы всерьез. Я тогда чуть не ляпнул, что жениться на ней хочу. Нам только по пятнадцать исполнилось, не до женитьбы было.

Я был еще совсем оболтусом, а Зося – зрелой девушкой. Не угловатой непоседливой девчонкой, а высокой, стройной такой, тонкой. Перестала часто на улице гулять, к экзаменам готовилась. Мне тогда казалось, что школа не кончится никогда, что Зося всегда будет рядом, мама и папа всегда будут здоровы. А оно по-другому вышло. Отец у меня фронтовиком был, мальчишкой на фронт ушел, ранений много перенс. Да и помер он, когда мне шестнадцать исполнилось. Я работу нашел, а Зося поступать уехала. Злился я на нее, ругался. Мол, зачем тебе город какой-то, со мной оставайся. А Зоська плакала, но уезжала каждый раз. Далеко уезжала, потом и письма писать перестала. Ни с того, ни с сего. Я переживал так, чуть не помер. А тут мама со Светой познакомила. Женился, дочка родилась. И все это за год. Зося даже не появилась. Так я и не узнал, что с ней приключилось.

Удивительно, как мелочь, случайность, способна разбередить душу. Подумаешь, шнурочки… Я даже не думал, что помню все это. Засыпал я, а мне все виделся маленький голубой платочек, с розовым цветочком в уголке, который беспокойно мялся тонкими девчачьими пальцами. Зосиными пальцами.

Нинка, как обычно, стояла в дверях, даже не расстегиваясь. Совсем на меня не похожа. А вот Арсений точь-в-точь я.

– Пап, сегодня Сеньку сразу после садика к тебе привезу, ладно? А то у нас с Вадиком ужин с клиентами.

Я кивнул, шагнул к ней, но как-то неловко вышло. Дочка отстранилась, может бессознательно, но отстранилась. Я кивнул еще раз и ушел в комнату.

– Пап, подожди!

Я сначала обрадовался, думал, что обнять спешит, а она все так же в дверях стоит.

– Пап, мы в бабушкиной квартире вещи разбирали, а там целая стопка твоих писем. Тебе привезти?

– Каких таких писем, Ириш?

– Да я не помню, но все старые. Тебе адресованы. От Зои Ивановской, кажется.

– От Зоси, может? – тихо спросил я, а сердце ухнуло в пятки.

Значит, писала? А мамка спрятала? Все Зосины письма, которые я получил, у меня хранятся. Ни одного не пропало.

Что ж за наваждение-то такое. Повсюду Зося.

– Да может и от Зоси. – Нина не придала этому значения, – Ладно пап, до вечера.

Смотрел на часы, а там уже шесть. Нины все нет, на улице все темнее и темнее. Садик-то от меня недалеко совсем. Может, в пробку стали? Я сидел и беспокойно грыз ремешок часов дедовых. Всегда так делал, когда волновался. Встал я, собрался, да и пошел к садику. Ну, если разминемся, так ничего страшного. У Нины ключи от квартиры есть, дома меня подождут.

Зашел в садик, никогда там не бывал. С трудом доказал, что я Сенькин дед. Поднялся в группу, а там мой оболтус сидит, куртку натягивает, да и с девчушкой болтает.

– Сейчас бабуля тебе покажет еще раз, как правильно! А то ты совсем разучился, Сенечка!

Перед девчушкой на коленях, ко мне спиной, сидела седовласая женщина. Она аккуратно подхватила тонкими пальцами красные шнурочки на ботинках Сени. А на мизинчике у нее колечко мелькнуло. С маленьким голубым камешком. Я к стене отшатнулся, лицо руками закрыл да и затрясся. Расплакался.

Сенька подскочил с испугу, за ноги меня обнял.