Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

– Холодно уже, давай в квартиру! Что я буду делать, если ты тут околеешь!

Тамара Алексеевна еще раз ловко хлестнула мужа и заявила:

– Космос, космос, унитаз бы лучше починил, паразит! – Тамара вальяжно удалилась, плюнув с крыши. Словно доказала какому-то космосу и нелепым звездам, кто истинный властитель Соломона Петровича.

– Э-э-эх, небо-небушко, – тоскливо пробормотал Соломон, складывая штатив.

– Ну, Тамара Алексеевна! Ну, на полчаса пропустите, пожалуйста!

– Знаю я, ваши полчаса! Сказала нет, значит, нет! Нет документов, не пройдет!

– Да он ведь почти каждый день ко мне ходит! – Валентина из четыреста тридцать третьей обижено поджала губы.

Женишок ее недовольно стрелял глазами. Злился, но знал, что с Тамарой Алексеевной ругаться нельзя: тогда вообще перестанет пускать.

– Чей-то каждый день, а? А не к другой ли он сюда захаживал? Месяц всего назад, как с Настькой из двести сорок восьмой его видела! – Тамара Алексеевна не сдержалась и вылезла в маленькое окошко. Она злорадно улыбалась, видя, как лицо мальчонки пятнами покрывается. Ну, ходит он к одной Вальке, полгода уже таскается. А вдруг, к другим начнет? Сейчас его Тамара Алексеевна и проверит.

Но девчонка ругаться не стала. Вернулась в комнату, натянула куртку, да и пошла гулять.

– Куда ж ты, дождь там! – крикнула им вслед Тамара Алексеевна.

– А куда ж нам идти, Тамара Алексеевна! – огрызнулся парень, а девчонка его локтем в бок ткнула, мол, молчи, нельзя ругаться, никак нельзя.

– Тамара Алексеевна, вот одно хотелось спросить, вы молодой были хоть когда-то? Что с вами было-то в нашем возрасте? – обижено сказала Валька и, громко хлопнув металлической дверью с надписью «не хлопать», вышла под дождь.

– Да я, знаешь что в ваше время! Я в ваше время! В свое время! – кричала вслед парочке Тамара Алексеевна. Она отчего-то ужасно разозлилась. Даже дышать трудно стало и в голову ударило. Давление поднялось из-за паразитов… Доводят несчастную женщину… – Ой, Господи, ой, Господи, – запричитала Тамара, положа руку на объемистую левую грудь. – До инфаркта же доведут, ироды. Доведу-у-у-у-ут. Я-то в их время…Я в их время…

Тамара Алексеевна вдруг замолчала, всматриваясь в монотонно-серое небо за окном. «А что я в их возрасте-то? Что я?». Тамаре Алексеевне стало страшно. Она пыталась вспомнить, какой она была, когда ей было девятнадцать, и не могла. «Что же я делала-то? Что-то ведь делала?»

Наутро над городом повисло яркое солнце. «Неужто, весна пришла? Как никак, а май на дворе» – недовольно подумала Тамара Алексеевна и поплелась домой.

Но злиться на солнце почему-то совсем не хотелось. И кричать на парня в трамвае, не уступившего ей место, не было никакого желания, и продавщице, подсунувшей несвежий творог, Тамара Алексеевна ни с того ни с сего просто улыбнулась. Даже Соломон, с глупой улыбочкой уснувший на диване, совершенно не раздражал.

Тамара Алексеевна пошла на кухню, а уж потом тряхнула щуплого мужа, задремавшего на диване:

– Эй, увалень. Вставай давай, я сырников напекла.

Соломон Петрович потянулся и принялся стоя натягивать спортивные штаны, давно обвисшие на коленях.

– А чей-то мы штаны тебе давно не покупали, Соня? – недовольно спросила Тамара Алексеевна.

А Соломон Петрович от неожиданности сел обратно на диван. Он удивленно смотрел на жену, которая «Соней» его не называла по меньшей мере лет двадцать.

– Так копим мы же, Тамарочка.

– А на что копим? – Тамара Алексеевна тяжело опустилась в кресло.

– Не знаю я, на что копим. И не спрашивал никогда, – Соломон Петрович почесал макушку и пригладил пучки седых волос, оставшихся по бокам.

– Соломош, – от таких ласк Соломон Петрович совсем поплыл, а Тамара Алексеевна задумчиво на него уставилась, словно впервые увидев. – А как мы познакомились-то, помнишь? Сколько нам лет было?

– По девятнадцать исполнилось, Тамарочка, по девятнадцать. Ты, помнишь, сценарий про космос написала? «Астероидная зависимость» назывался. Чудной такой…А я тебе насчет звезд помогал, рассказывал. Задники даже рисовал, помнишь?

– Помню, Соломош, помню. А чего ты меня звать с собой перестал-то?

– Куда, Тамарочка?

– Как куда? На крышу.

– Так ты телескоп чуть не разбила, Тамарочка, телескоп отцовский же, – виновато запричитал Соломон Петрович.

– Пойдем сейчас? Кассиопею мне свою покажешь.

– Так это, утро, Тамарочка, солнце светит. Нельзя на крышу.

– Нельзя на крышу… – Тамара Алексеевна поджала губы. Ей захотелось расплакаться.