Дэвид Арнольд - Москитолэнд

– Нам нужно поговорить, – заявил он.

И как злой засранец, бросающий девушку, объяснил приветливому доктору, как и в чем тот нас подвел.

…Шнайдер то и Шнайдер это…

…Методы Макунди, хоть и похвальны, просто уже не актуальны в этот день и век…

– В какой именно день и век, мистер Мэлоун? – спросил Макунди.

– День и век новых открытий в мире медицины, – ответил папа.

Доктор сидел по другую сторону покосившегося деревянного стола, глядел поверх очков и слушал, как отец извергает чужие мысли. Помню, как смотрела на лицо Макунди, пока папа говорил, и думала, что этот человек в некотором роде был продуктом собственных теорий, более фантастичный, чем фантастика. Мы потратили бесчисленные часы сеансов, пытаясь сосредоточиться на фактах и примирить реальность с какой-то там нереальностью в моей голове. Но если доктор Макунди, индийско-ирландский-любитель-гризли-в-гластуке-бабочке, чему-либо меня и научил, то тому, что наш мир может быть поразительно нереальным.

Добрый доктор снял очки и тихонько заговорил:

– Симптомы психоза, мистер Мэлоун, еще не есть психоз. Уверен, и сам Шнайдер с этим бы согласился, будь он сегодня здесь. Увы, его уже нет. Большая часть его работ, как вы несомненно знаете, опубликована еще в двадцатых. – Он подмигнул мне и перевел взгляд на папу: – Безусловно, день и век новых открытий в медицине.

Две недели спустя я вошла в кабинет другого врача, методы которого устраивали папу. И в жизни которого не было фантастики, галстуков-бабочек и Элвиса.

У него даже не было медведя.

Пиши я книгу, именно здесь бы оборвала главу. Ну ведь круто же? «У него даже не было медведя» Бамс, мазафака!)

Итак… Я больна. Предположительно. И папа беспокоится. Наверняка. Думаю, он боится, что история повторится только в ухудшенном варианте.

И пишу я все это потому, что большую часть утра провела с нацеленным на меня заточенным лезвием охотничьего ножа, который и сам по себе пугает. Вот только если отважиться и взглянуть правде в глаза, то боялась я вовсе не его. Я боялась человека, который этот нож держал. Теневого Пацана.

Не знаю, читаешь ли ты комиксы, но если да, то уже заметила, что грань между героем и злодеем обычно тонка. Одинокие изгои, скрытая личность, тяжелое детство, всеобщее непонимание – и частенько в конце есть ключевая сцена (обычно в антураже бурной грозы), когда злодей пытается убедить героя, что они одинаковые.

Утром Теневой Пацан загнал меня в угол, а я видела перед собой лишь большие стеклянные глаза гризли. Вскоре медвежьи глаза стали моими собственными, и я уверилась, что мы одинаковые. В небе не было ни облачка, и даже это затишье походило на грозу из комиксов.

Но потом что-то произошло… стоя там, на крыше, я вспомнила, как однажды, много лет назад, папа взял меня поиграть в мини-гольф. За первые несколько лунок я заметила, как он в последний момент дергает запястьем или мимолетно ухмыляется, и поняла, что он специально поддается. Мы уже добрались до задней части нашей миниатюрной площадки: зеленого поля с «гигантской ветряной мельницей» Не помню, кто выигрывал, но победа была близко.

– Папа, – сказала я, – в этот раз как следует постарайся.

Папа поднял клюшку и бровь:

– В этот раз? Я все время стараюсь, Мим. Просто ты профи.

Я стояла позади него, когда он ударил. Мяч скатился по зеленому коридору и проскочил через крошечный туннель и под лопастью мельницы на другую сторону. Двухметровая мельница перегораживала вид на лунку, так что мы не могли увидеть, куда приземлился мячик.

– Наверняка переброс, – сказал папа. – Пойду проверю.

Он закинул клюшку на плечо и вскоре исчез за мельницей. Пока его не было, я заметила, что на соседней с нашей площадке установлено складное цирковое зеркало, маскирующее настоящую лунку среди шести таких же. Молодая парочка раз за разом посылала мячи в зеркало, ворчала, а потом улыбалась, как будто им обоим все равно. Мгновение я пыталась понять, какая лунка настоящая, а потому видела это… Одна из сторон зеркала смотрела на лунку на нашем поле. И отразила, как папа вытаскивает попавший в цель мяч и кладет его у края дорожки, шагах эдак в десяти. Он улыбнулся и вернулся ко мне.

– Ну точно, – пожал он плечами. – Промазал.

При всех своих недостатках папа оставался папой. Он не только поддавался, чтобы выиграла я, но еще и подтасовывал результаты, чтобы иного варианта просто не было.

У меня есть люди. Те, кто любит меня. Кто обманывает, чтобы проиграть. И вот это, Из, и отличает меня от Теневого Пацана. И полагаю, именно это и прогнало грозу.