Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

А Матвей смотрел на марала и ловил момент. Вот марал поднял голову, словно что-то услышав, и теперь стоял четко в профиль, вырисовываясь на фоне белого снега и окрестных гор.

Матвей задержал дыхание и плавно, но быстро потянул за спуск. Б-бам! Выстрел, приклад тяжко боднул в плечо, и Матвей с ликованием увидел, как передние ноги у вожака подломились, и он рухнул мордой в снег. Остальные маралы стремительно уносились в горы, оставив вожака на снегу…

Они полежали еще несколько секунд, а потом поднялись и пошли к поверженному маралу. Серко обогнал их – он летел вниз по склону, крутя хвостом как пропеллером. Подскочил к маралу, трепанул его за загривок и отошел в сторону.

Подошли, осмотрели марала. Пуля угодила точно за ухо. Отец посмотрел на сына, улыбнулся широко, хлопнул крепко по плечу и сказал радостно:

– С полем, сын!

Матвей просиял:

– Спасибо, бать!..

Потом они взялись за разделку. Подтянули марала к деревьям, привязали веревку к задним ногам, перекинули ее через ветку, и с помощью лошади подняли его над землей. Отец быстро развел костерок и сказал Матвею натопить воды. Матвей набил снегом кожаное ведро и пару котелков, поставил топиться.

Отец тем временем приготовил два ножа. Одним он быстро и ловко ободрал с марала шкуру, подрезая ее легкими движениями, периодически обтирая нож снегом.

Затем этим же ножом обрезал задние и передние ноги. Попутно рассказывал Матвею:

– Обдирать надо сразу, пока он теплый и шкура не пристыла к подкожному жиру. Это называется «беловать» – видишь, жир белый? Поэтому. Одним ножом и шкуру снимать у гонного марала, и мясо резать нельзя. Когда гон у них, они себе на живот и ноги мочатся, чтобы запахом самок привлекать, и мясо можно испортить – будет пахнуть.

Отец убрал этот нож в сторону, тщательно отмыл руки в уже растопившейся в котелке воде, взял второй.

Этим ножом он быстро вскрыл брюшину, вывалил оттуда белые чистые потроха, обрезал и положил их на снег. Матвей даже удивился – ни капли крови не вытекло пока. Серко обнюхал потроха и сел в стороне – его время еще не пришло.

Отец же отрезал голову, вырезал язык – это особенный деликатес. Потом быстро разобрал тушу на части, разделяя ножом суставы. Буквально 10 минут, и марал полностью разделан.

Мясо бросили на снег, немного остыть. Отец принялся за разделку ливера. Печень, сердце, желудок и легкие отложил в сторону, остальное разобрал на части. Часть сразу отдал Серко – тот с жадностью набросился на парящее мясо, часть отложил – заберут с собой, потом будет чем кормить верного помощника.

Печень же насадил на два прутика и сказал Матвею:

– Подержи-ка над огнем, но недолго, чтобы чуть только взялась с обеих сторон.

А сам отвязал веревки, голову завернул в шкуру и отнес в лес – здесь найдется кому прибрать. Потом помыл оба ножа, отмыл руки и пошел к костру.

Печень уже была готова и исходила вкусным паром. Матвей глотал слюну, вдыхая запах свежей дичины. Отец отхватил ножом кусок немного кровившей печени и сунул в рот, подавая Матвею пример. Тот тоже отхватил кусок и принялся жевать… хотя нет, жевать не пришлось – печень просто растаяла во рту. И вкус ее не шел ни в какое сравнение со вкусом обычной коровьей печени.

А отец сказал ему:

– Сын, теперь ты настоящий охотник. Ты добыл первого зверя и съел его печень. Теперь ты понял, что такое стрелять по-настоящему?

Матвей даже покраснел от гордости, но сказал все же то, что думал:

– Нет, бать, не понял. Быстро все. Просто прицелился и попал. Надо еще стрелять.

Отец кивнул согласно – постреляем, раз надо. Потом улыбнулся и обнял Матвея, прижав его голову к своему плечу. Теперь можно и домой…

…Растянутый в беззвучном крике рот… такой близкий и такой недостижимый тонкий лед… снизу он очень красивый, просвечивается насквозь, и по нему гуляют тени…

От нехватки воздуха легкие горят огнем, тяжеленные валенки тянут вниз, на дно… Матвей резко взмахивает руками, пытается всплыть, но мокрая одежда не пускает, сковывает движения… и ледяная вода уже просочилась под одежду, гладит холодными пальцами, сжимает горло и грудь… не дает вдохнуть. Рывок и… Матвей проснулся, сел на лавке. Дышит тяжело, часто, лоб покрыла испарина… Уф-ф-ф. Это снова сон. Это снова воспоминание…

…В ту осень первые морозы сковали реку первым льдом необычайно рано. Уже в середине октября закраины прихватили воду у самых берегов, и не собирались оттаивать. Снег тонким пока еще покрывалом накрыл все вокруг, и мальчишки играли в догоняшки. Матвейка убегал от от Игнашки – обоим было по семь лет в тот год. Он всегда бегал быстрее вихрастого Игнашки, и не сомневался, что и в этот раз тот его не догонит. Он мчался так, словно за спиной его были крылья, вниз по улице, под горку. Игнашка кричал что-то, но Матвейка и не думал останавливаться – ему нравилось бежать вот так, вдыхая морозный вкусный воздух и не чуя ног под собой. Увидев впереди реку, он попытался остановиться и не смог – ноги все так же несли его вперед, к обрыву. Он понимал, что сейчас сорвется в ледяной омут, а остановиться не мог, как ни старался. Какая-то необоримая сила несла его вперед, к реке. Прозрачный темный лед, а под ним вода… Чуть ниже по течению льда не было – там был перекат, который перемерзал только в самые лютые морозы. А тут, под обрывом, на спокойном омуте, уже завязался тонкий ледок. Все это Матвейка успел увидеть как-то разом, отчетливо и ярко. Перед самым обрывом он все же умудрился почти остановиться, но… земля вдруг ушла из-под ног, короткий полет…