Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга первая

У них вышло четыре больших кадушки капусты – на зиму хватит. Матвей вынес их в сени, закрыв вырезанными из дуба крышками.

А потом мама с Анюткой затеялись печь большой пирог с клюквой. В печи к тому моменту уже исходил прозрачным соком запеченный косач, и Матвей сглатывал обильную слюну. В чугунке томилась рассыпчатая картошка, а на печи под рушником отдыхал пышный хлеб.

Но вот пирог собран и поставлен в печь. Теперь только ждать…

Отец вернулся затемно – уставший, пропахший тайгой и костром. Он долго обстукивал валенки от снега, затем зашел в сени, повесил на стену винтовку, разделся и вошел в дом.

Сел за стол, положив на него большие натруженные руки. Мама тут же засуетилась, накрывая на стол. Косач истекал тонким жирком на столе, распространяя по дому одуряющий запах. Картошка парила в чугунке, и брошенный внутрь добрый кусок масла таял, стекая тягуче по ее рассыпчатым бокам. Хлеб пах теплом и уютом, а в запотевшей крынке стояло взявшееся толстым слоем сливок молоко…

После ужина они с отцом сидели на крыльце, вдыхая хрусткий морозный воздух и глотая горячий пряный сбитень – мама большая мастерица его варить. Отец сделал большой глоток, выдохнул шумно и сказал, глядя перед собой:

– Через пару недель заеду на промысел. Будешь раз в неделю ко мне приезжать, припас подвозить и добычу домой забирать. Будете с мамой шкурки мездрить. Ну и ты за главного, сын. Если вдруг нагрянет кто, бери мать – и в зимовье. Все бросайте и – туда. С собой только одежку и оружие. А уж оттуда, когда мать довезешь, и за мной. Будем тогда решать, что дальше.

Матвей помолчал. Его пугало грядущее. Оно давило на него своей неотвратимостью и непонятностью. Но подвести отца он не мог. Спросил только:

– А Анютку можно с собой?

Отец посмотрел на него, глаза его потеплели:

– Можно, сын. Люба она тебе, я же вижу. Можно и даже нужно. И Никодима с женой с собой зови. Завтра пойдем с ними говорить…

…Снежок похрустывал под ногами, солнышко светило по-весеннему, хотя на дворе – самое начало ноября. Матвей с отцом шагали по деревне к Никодиму и Анютке.

Скрипнула калитка, они поднялись на крыльцо, обстучали валенки, зашли в дом. В доме вкусно пахло рыбным пирогом. У Матвея сразу потекли слюнки – он очень любил рыбу во всех видах. А уж рыбные пироги так особенно! Анютка покраснела смущенно, увидев Матвея, потом шагнула навстречу, поздоровалась:

– Здравствуйте, дядь Матвей, привет, Матвейка!

Из комнаты вышел Никодим, пожал им обоим руки. Сели за стол, на который Анютка тут же выставила пыхтящий самовар и пышный рыбник. Никодим отрезал от него по хорошему ломтю и положил на тарелки, придвинул их к обоим Матвеям – старшему и младшему.

Тонкое тесто внизу, слой лука и рыбы, пышная румяная верхняя корочка – Матвей впился зубами в пирог и опомнился только, когда прожевал последний кусочек. Пирог был очень вкусным, с тайменем. Никодим с отцом вовсю обсуждали подробности ухода в зимовье, а Анютка спросила у Матвейки:

– Давай еще положу.

Матвей кивнул согласно и спросил:

– Мама пекла?

Анютка глянула на него, подбоченилась горделиво:

– Чего это мама? Я сама, – и прыснула, не сдержавшись.

Матвей улыбнулся следом, и принялся за второй кусок, прислушиваясь к разговору отца с Никодимом. Отец говорил:

– Не дело, Никодим, в деревне оставаться, когда придут. Сам-то ты ясно отобьешься. Привози их в зимовье.

Тот возражал, сжимая кулаки:

– Как можно дом бросать? Пограбят ведь, пожгут. Нешто не слыхал, что творят ироды?

– Слыхал, как не слыхать. Потому и говорю – в тайгу надо уходить. А уж там решать, как с ними бороться. Подумай.

Никодим помолчал, потом остро глянул на Матвея:

– Матвейка, скажи-ка мне – оборонишь ли Анютку и мамку ее? Сдюжишь?

Матвей прямо посмотрел ему в глаза и сказал, краснея от волнения:

– Сдюжу, дядь Никодим. Обороню. Но мыслю, лучше всем вместе оборонять.

Отец поглядел на него, кивнул молча, повернулся к Никодиму:

– Дело он говорит. Вместе сподручней будет оборону-то держать. Да и кто в тайгу за нами пойдет?

Никодим усмехнулся:

– Ну да, нашел кого спрашивать. Твой же сын-то. А как с остальными быть? Их, стало быть, пускай грабят? Так получается?

Отец нахмурился, но сдержался и сказал:

– Я за остальных не ответчик. Я за своих только отвечаю. И защитить их должен. И защитить я их могу, только убрав в тайгу. А потом уже и сюда вернуться можно. У остальных тоже зимовья есть. И многие туда припас по осени вывезли. Но в первую очередь я буду спасать своих. И тебя к тому зову. Думай. Я через пару недель на промысел пойду. Ты ведь не промышляешь? В деревне будешь. И если вдруг что, Матвей точно в тайгу поедет с матерью. За вами тоже заедет. Думай, Никодим, – он говорил короткими рублеными фразами, как будто гвозди забивал.