Владимир Сорокин - Нормальная история

И если с литературой в нашей жизни более-менее понятно – многие писатели и читатели скажут, что она готовит нас к смерти, – то с кино пока все не очень ясно.

Проще сказать: наркотик, без которого мы не можем обойтись.

Но чему-то все-таки оно учит нас? Чему?

Кино, куда несешься? Дай ответ!

Не дает ответа.

Архаический акт выпускания Homo sapiens ’ом газов сразу делает из него кентавра. Будь ты нанотехнологом, пианистом, моделью, архиереем, президентом США или балериной – после этого, с детства хорошо всем знакомого звука ты обыкновенный кентавр и ничто кентаврическое тебе не чуждо.

Человек пукает, пердит, бздит. Его телесный низ, воспетый Рабле и осмысленный Бахтиным, во весь свой голос заявляет о себе, противопоставляя трубный глас перистальта речи человеческой и одухотворенному верху.

Как у Пригова:

Настоящий кентавр!

Эти древние низкие звуки, сотрясающие тела человеческие, с настойчивостью Сизифа веками прорываются наверх, в цивилизованную жизнь и культуру, отстаивая свое право на существование, на мифологию, на осмысление теми, кто их издает.

Осмысление и мифология начинаются с детства, ребенок довольно быстро осознает пук как поступок и оружие против структурированного, запретительно-высокомерного мира взрослых.

– Боря, ты опять испортил воздух?! Становись в угол!

– Таня, ты напукала?! Как не стыдно!

Боря наказан, но доволен: он легко разрушил недосягаемый порядок взрослых. Танюше стыдно, но она поняла, что за этим звуком стоит что-то серьезное.

В школе это оружие малолетних трикстеров совершенствуется и модернизируется.

“Я пернул на уроке ботаники!” – звучит как доблесть и геройство.

А сколько дворовых шуток и анекдотов было связано с пуком. МРП – милиция разрешила пердеть. МЗП – милиция запретила пердеть. Известный акт коллективного “расстрела изменников Родины”, когда на приговоренных наставляются указательные пальцы и производится залп.

Помнится, один второгодник по кличке Труба изощренно “опустил” несчастную девочку из интеллигентной семьи на школьных танцах, пригласив ее, а затем громко пукнув и громко же откомментировав:

– Здесь люди танцуют, а она сюда пердеть пришла!

В армии и тюрьме, где телесный низ царствует беспредельно, а скатологические шутки являются признаком хорошего тона, изобретательные Homo sapiens` ы открыли настоящий цирковой номер “Горящий бздёх”: солдат или зэк, приспустив штаны, ложится на край нар и выпускает газы, поджигаемые ассистентом. Струя пламени замеряется. Чемпионы премируются.

Хиппующие студенты семидесятых щеголяли словечком “взбзднулось”.

В литературу бздёх стучится настойчиво еще со времен Рабле. Но сила этого мифа настолько разрушительна для серьезного литературного контекста, что мало кто из классиков рискнул впустить этот звук в свое произведение.

Конечно, трудно представить Пьера Безухова, выпускающего газы в момент, когда он в бешенстве хватает мраморную столешню и разбивает ее у ног Элен с криком “Я тебя убью!”. Это разрушит сцену. Но во время схватки с французскими мародерами ему, как русскому медведю, вполне было бы уместно издать парочку низких звуков.

Увы, дело тут не в Толстом, а в отношении русской литературы XIX века к телесности. Даже вспотеть было невозможно героине романа, не то что пукнуть…

В советской литературе дети не смели пукать ни в детском саду, ни даже в песочнице: они тем самым взрывали советскую пуританскую мораль, основанную на подавлении всего личного и телесного.

Зато в литературе подполья и нового, постсоветского времени перекос исправили. И телесный низ стал поднимался зачастую слишком высоко:

“N. N. со своей дамой подходил к огромному зданию загса. Дама была как будто бы как дама: в синем стандартном пальто, в точеных сапожках. Однако ж вместо лица у нее была задница, впрочем уютно прикрытая женственным пуховым платочком”.

Преодолев оторопь, работник загса спросил у этой дамы фамилию.

“Дама издала из заднего прохода какой-то свист, в котором различимы были слова: «Петрова Нелли Ивановна»”.

Это из рассказа “Петрова” нашего метафизического гения Юрия Мамлеева.

В свою очередь ваш покорный слуга в рассказе “Дорожное происшествие”, писанном в 1984 году, при помощи постмодернистских аргументов доказывал необходимость установления на одной из площадей Москвы памятника вечногорящему бздёху.