Марина Москвина - Глория мунди

— Опа! — глаза его лихорадочно заблестели, он радостно присвистнул и расплылся в улыбке. — Знакомые все лица! Ведь это про тебя писали, что ты стырила бутылки? Нет, реально пришлось горбатиться по сто часов за жбан? Ну, ты попала! Значит, на свободе? С чистой совестью? Слушай, …тут мой корешок на краю могилы, мотор у него шалит, — он показал на друга, а тот закивал головой, жалобно улыбаясь, и схватился за печень. — Возьми нам пару фанфуриков?

— Что?

— Два пузыря боярышника! Нас туда не пускают, а с твоей физией везде зеленый свет… Пару флакончиков — пока этот сударь не окочурился!..

Второй вагабонд застонал и прислонился к стенке. Ну, прямо вылитый мой стародавний приятель Олег Севастьянов в роли Эстрагона из пьесы Беккета «В ожидании Годо». Пыхтя и тяжело вздыхая, он принялся зачем-то стаскивать ботинки и театрально шевелить пальцами ног.

А надо заметить, с возрастом у меня появился какой-то бзик. Вот я слоняюсь по улицам и переулкам детства, юности, забредаю в кафешки, жую овсяные коржики, слушаю музыку, глазею на прохожих и — экая идиотина! — в девчонках и мальчишках вдруг узнаю своих одноклассников и однокурсников, причем еле сдерживаю себя, чтобы не вскочить, не побежать, не окликнуть…

Олег Севастьянов! — проносится у меня в мозгу. Кто может еще с таким неимоверным усердием стаскивать башмак, с такой безрассудной надеждой заглядывать внутрь, шарить там рукой, переворачивать и трясти, и пытаться потом на земле отыскать хоть что-то, рожденное голой пустотой.

Вот-вот зазвучит реплика Владимира:

— … Давно уже… я спрашиваю себя… кем бы ты стал… без меня… Ты бы сейчас был просто мешком с костями, можешь не сомневаться!

— Возможно, — произнесет не спеша Эстрагон. — Мне помнятся карты Святой Земли. Цветные. Очень красивые. Мёртвое море было бледно-голубым. Лишь только взглянув на него, я чувствовал жажду. Я говорил себе: «Мы поедем туда на наш медовый месяц. Мы будем плавать. Мы будем счастливы».

— Тебе надо было стать поэтом, — это Диди.

— Я им был, — (Гого (Эстрагон) показывает на свои лохмотья). — Разве не видно?..

В театре Ермоловой во время спектакля, который я раз двадцать смотрела, не меньше, зрители толпами поднимались и покидали зал, громко хлопая дверьми.

Буфетчицы жаловались Олегу:

— Что вы там показываете? Они уходят до антракта, не покушав. Кто такой Беккет? Публика спрашивает у нас, а мы не знаем!

В «Гамлете» он сыграл тень отца Гамлета. В фильме «Смиренное кладбище» исполнил роль могильщика. В областном ТЮЗе играл пьяницу в пьесе Горького «На дне». Он звал меня «светом своих очей», писал мне письма и сочинял стихи.

Я вытащила из кармана кошелек. Тот был пуст, как башмак Эстрагона.

— Мы их потеряли? — спрашивает Диди.

— Мы их разбазарили, — отвечает Гого.

— А ты просто так возьми, — сказал мне Диди. — Заглянешь, вроде по делу, а там, в углу, слева, коробки, только что привезли и поставили, я видел.

…Не будем тратить время на пустые разговоры, — всплыл в моей памяти скорбный беккетовский монолог. — Сделаем что-нибудь, раз представляется случай. Не каждый день мы бываем нужны кому-то. Конечно, призыв, что мы услышали, адресован не нам, а всему человечеству. Но в этот момент и на этом месте человечество — это мы, нравится нам или нет. Воспользуемся, пока не стало слишком поздно. Достойно представим те отбросы общества, с которыми сравняла нас беда.

Я открыла дверь и вошла в аптеку. В окошке за стеклом сидел рыжий провизор и смотрел на меня: чего, мол, надо? Не узнал, уже хорошо. А кто будет читать извинения, тем более без портрета? Я так волновалась, что названия лекарств повылетели у меня из башки. Спокойствие. Где наша ни пропадала? Везде пропадала! — как говорит старик-отец.

— Мне, пожалуйста, панангин, — твердо говорю, пытаясь унять дрожь в коленках, — анальгин, аспирин, санорин, валерианку, пустырник, валокордин, валидол, фитолакс… Долголет, нестарин и — чуть не выпалила я напоследок — …геронтодог.

Последнее время я часто беру эту троицу: долголет — учителю, нестарин — себе и геронтодог — сеттеру Лакки. Главное, не перепутать — кому что!

Аптекарь пошел шарить по ящичкам. И тут возник образ неких вихревых сил, меня словно подхватило восходящим потоком — в конце концов, общая картина уже нарисована в пространстве и во времени, — мы видим только малую ее часть, и выбора нет, есть только уникальная возможность! Сама не помню, как я оказалась в углу около пирамиды коробок. Верхняя была приоткрыта, я сунула туда руку, схватила три пузыря и выскочила на улицу.