Марина Москвина - Глория мунди

С Федором Гололобовым я так и не познакомилась, только получила страницу паспорта с мутной фотографией для оформления доверенности — в том, что они с Кассандровой вправе защищать мои интересы во всех судах судебной системы Российской Федерации, и, поскольку дело у нас тонкое, таящее неожиданные взлеты и изгибы, — в поисках справедливости дойти до третейского суда, мирового суда…

Страшный суд я не стала включать в нотариальную доверенность, надеясь, что дотуда распря не докатится.

Обуянные жаждой мести, мы с Лёшей напрочь забросили хозяйство. Все мысли были о решительном бое. Я пошла в магазин, купила муку, соль, сахар…

— А порох? — Лёша спросил сурово.

Фантазия рисовала нам упоительную картину: вызванных на ковер газетчиков из отдела «срочно в номер» — как они стоят, потупив носы, понурив неправильной формы головы, с унылым и безучастным видом, с темными улыбками. Между тем главный, который наверняка во время учиненного ими ералаша охотился в Африке на львов, — мечет с Олимпа громы и молнии. А с них — как с гуся вода.

— Что ты хочешь? — говорит Лёшик. — Народ алчет новостей. Хотя все новости, если присмотреться, одни и те же. В прошлом году я смотрел по телевизору: на Новый год в психбольнице елку вверх ногами подвесили к потолку и водили хороводы. Мне это запомнилось. А год спустя снова сообщили то же самое. Где они другое-то возьмут?

За время нашей борьбы я превратилась в паупера — высоким стилем так именуют голодранцев. Лёшик на моем фоне выглядел компаньоном и благотворителем.

— Гони, Лёш, деньги, — говорила я ему, отправляясь к нотариусу за протоколом письменных доказательств моего подмоченного авторитета. — Ты же знаешь, я на бриллианты и на меха не трачу.

— …а только на космические исследования! — подхватывает он. — Насколько далеко звезды простираются, мы должны изучить. И спустим на это все наши гонорары!

За разговорами о том, как бы половчее прищучить наших обидчиков, муж мой надевал носок, и — трах-тара-рах! — его пятка с треском оголилась.

— Sic transit gloria mundi [1] Так проходит слава мира (лат.) . , — торжественно произнес он. — О скоротечности жизни и о длине дороги мы узнаем по рваным носкам.

Вскоре я получила от своих защитников готовую протестную ноту. И хотя Кассандрова на все лады расписывала ужасающие последствия, которые могли бы случиться, но не случились по вине этих лопухов, главной мыслью было: «Увидев свой портрет в разделе криминальной хроники, Марина Львовна перенервничала». Искомый миллион в подобном контексте выглядел, по меньшей мере, блефом.

Мы приняли нелегкое решение уполовинить цену за мою попранную честь. Но и тогда адвоката одолевали сомнения. Для пущего драматизма явно следовало усугубить моральный ущерб, не хватало отягчающих обстоятельств. Тем более что какие-то инциденты все же имели место.

Вчера позвонил мой друг детства Егорка Шумидуб, ему пришлось где-то по случаю забежать в общественный туалет.

— И представляешь? — он мне докладывал с места события. — На гвозде болтается лишь один клок газеты с твоим портретом. Я просто не знаю — на что решиться!..

Еще на книжной ярмарке у меня попросила автограф читательница, видно, не от мира сего, попросила ей написать на книжке: «Елене с Сириуса», после чего воскликнула при всем честном народе:

— Так это вы украли бутылку с вечеринки?

Нет, я понимаю: всё это не в счет. Но мы столько времени ухнули, нервов и денег, столько было забот, конфликтов и нерешенных проблем, черт с ним, с миллионом, хотя бы что-нибудь окупилось, мы с Лёшиком были бы рады.

Но с точки зрения юриспруденции мой случай считался каким-то невыпуклым, неколоритным, подмоченная репутация в чистом виде не поражала воображение. То ли дело — повыгнали бы отовсюду, вдрызг разорвали дружеские и деловые связи, муж ушел к другой, истец загремел в больницу, жизнь должна покатиться под откос после всей этой галиматьи, тогда свара стоила бы …мессы.

— А нельзя это как-то организовать? — спросила Кассандрова.

Я крепко задумалась, какой можно мне нанести вещественный урон как писателю и общественному деятелю?

— Ну, например, тебя можно выгнать из редколлегии «Мурзилки»! — предложил Лёшик.

Я позвонила в журнал, они, разумеется, были в курсе, близко к сердцу приняли мою беду и мгновенно прислали эпистолу с изображением Мурзилки в красном берете с кисточкой. В нем говорилось, что после случившегося Мурзилка меня знать не знает, видеть не хочет, дел со мной иметь не желает, из редколлегии пока не исключает, но на презентации и фуршеты приглашать больше не будет.