Марина Москвина - Глория мунди

Старика-отца все спрашивают знакомые:

— Видели по телевизору вашу дочь. А почему она выбрала именно хинди?

— Потому что все остальные языки она уже знает, — он отвечает, не колеблясь.

Учителю моему восемьдесят пять, Дом литераторов давай готовить юбилейное торжество с большим размахом, какими-то правдами и неправдами раздобыли средства на фуршет.

— Если б ты только знала, — сказал мой дорогой Учитель, мы договорились с ним встретиться в нижнем буфете ЦДЛ, — сколько рук я перепожимал, пока тебя ждал, и скольким людям мне пришлось сказать, что я их помню!

Я и сама иной раз напоминаю себе в метро: ты едешь к студентам, у тебя лекция в Институте современного искусства…

— Начало Альцгеймера? — весело пошутил чуть не столетний профессор Богомолов.

Одинокий старичина, бредет под ветром из «Пятерочки», без перчаток, в руках парусят полиэтиленовые пакеты, — душа обрывается. А спросишь: как жизнь, свет Олег Витальич? «Как в сказке, — отвечает. — Чем дальше — тем страшнее. А чем страшнее — тем интересней!» — добавит залихватски. И что-нибудь философское процитирует из Губермана.

— А вот и Владислав Ходасевич! Не знаете этих стихов? М-мадам!!!

Я приготовилась вести вечер, неделю обмозговывали программу юбилейного торжества, кандидатуры ораторов.

О ком-то зашла речь, неважно, о ком именно, юбиляр вздохнул:

— Не хочется иметь с ними дело. У них нету …этого…

— …Ничего, — говорю я, — они это приобретут с годами.

— Да! — согласился он. — …Но будет уже поздно.

Мы подсчитали, набирается восемьдесят гостей. Поэт ночь не спал, а утром позвонил в секретариат СП и твердо отказался от празднования.

— Как сказал Махатма Ганди, — он мне потом объяснил, — надо разгружать свою жизнь. Что я и сделал.

Мы сидели молча, глядя друг на друга.

— Весь этот час, что я тебя ждал, — произнес он после долгой паузы, — я все время думал: господи, только бы ей ничто не помешало прийти ко мне!

Прошло некоторое время, и он добавил:

— Как удивительно: в таком большом шумном городе мы с тобой сидим в тишине.

— Знаешь, — сказал он на прощанье, — я так рад, что ты у меня есть…

— А как я рада, что вы у меня есть!

— Я у тебя был, — сказал он.

…Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, по слову Которого наступает вечер, и Который мудростью Своей открывает небесные врата и по разумению Своему чередует времена и располагает звезды по местам на своде небесном по воле Своей! Ведь тут же все нереально в этом мире — что ни возьми! Как это ум наш ввел в систему и упорядочил, например, две такие вещи, как смерть и рождение? А старость? Взросление? Любовь? Разлуку? Забвение? Вечную память?

Разве это возможно осмыслить на бытовом уровне? Даже поэтически!

Как мы доверили себя такому сказочному, полностью неправдоподобному ходу событий? Да еще расположились среди этого всего с комфортом! Ей-богу, сомнение намного резонней замыленного взгляда на жизнь. Я даже не знаю, жили те люди на свете, которые умерли? Или они просто снились нам? Куда же они подевались? И не ошибочно ли — то, что я живу?

А впрочем, лучше принять на вооружение слоган соседа-старика Богомолова: «Жизнь хороша и удивительна, если выпить предварительно!» и не ломать себе голову вечными вопросами бытия. Просто перепрыгивать с камня на камень, как путник переходит через горный поток, и делиться своей радостью, петь о солнце, о безумной любви, об изменчивом ветре, о ласточках, о бродяжничестве и беспечности, слова сами станут приходить ко мне, а я буду просто бросать их на бумагу и тут же забывать, пока тайна тайн не откроется мне, лик непостигаемого, прячущийся позади Вселенной.

В день рождения мэтр получил две телеграммы от известнейшего молдавского поэта, которого он много и плодотворно переводил. Первую: «Любим и ценим и любим». А вторую тот подредактировал: «Любим и ценим, ценим и любим». Видимо, забыл, что уже одну отправил…

— Поверишь ли, — сказал мой Учитель, — столько было звонков, что я не мог отойти от телефона даже по малой нужде!

Прошла зима. Весной именем моего Учителя в родном городке Угличе назвали старинную детскую библиотеку, да еще в ней решили устроить музей знаменитого земляка, о чем я не замедлила ему рассказать, позвонив по телефону.

Он помолчал, а через некоторое время произнес фразу, которой мог бы гордиться любой самый отрешенный йогин:

— А это не чересчур?

Я рассказала, что еду в Крым выступать на фестивале студентов и школьников, а заодно искупаться и позагорать, он это очень одобрил.