Марина Москвина - Кентавр и Маруся

— Берем! — заорала я вне себя от восторга.

До сих пор не могу ей простить, что приз она взяла не орловским рысаком, а — точно уже не помню — то ли холодильником, то ли стиральной машиной.

Бэрд Шеллитто, лысоватый старик шестидесяти трех лет был из йоркширцев, со всеми присущими им предрассудками и чудачествами: яичница со шкварками, чай с молоком по утрам, первая папироса после ланчаи холодное обливание перед сном не имели для него ни малейшей притягательности. Он любил стоять на голове, читать перед сном Библию и вязать крючком полосатые гетры.

Словарный запас его покоился на двух столпах: « good» и « засранец». Столь скупыми средствами он достигал виртуозного красноречия, поэтому ни для кого в цирке не составляло труда понять, что этот выдающийся оратор конкретно имеет в виду. К тому же Бэрдобладал на редкость гипнотическим взглядом, которому одинаково подчинялись люди, лошади, собаки, обезьяны, львы, пантеры, медведи, гуси, вороны, лошади, ну и, конечно, попугаи.

За год войны поголовье зверинца сократилось без всякой меры, только и остались лошади, говорящий ворон, тройка палевых пуделей Атос, Портоси Арамис, черная курица с алым гребнем, белая голубка, клокастый верблюд Родригеси молодая свинья Брунгильда, восходящая цирковая звезда муромскойпороды с крепкими копытами и рельефными окороками.

Как Бэрдпопал в Россию и оказался директором бродячего цирка, он не распространялся. Ходили слухи, цирк достался ему в наследство от тестя, мистера Томпсона, участника Крымской кампании, дальнего родственника генерал-лейтенанта Джеймса Симпсона, месяца четыре верховодившего английской армией в Крыму и смещенного за головотяпство.

Сам ВиллиТомпсон служил матросом на британской канонерке, угодил в плен к русским, бежал, пересек донские степи, пытаясь вернуться в Англию. По дороге выучил несколько русских фраз, так что мог столковаться в деревнях о еде и ночлеге. Бродил по задворкам российской империи, в Галиции снюхалсяс такими же бродягами-цыганами, за пару фунтов стерлингов продавшими ему ворованных лошадей.

Эти первые лошади графа Дракулы и стали примами стихийно возникшего цирка, а цыган и вор Васька, которому пройдохаТомпсон дал звучное имя Василио Василли, — звездой его сомнительного шапито.

Постепенно цирк обрастал артистами: пара лилипутов Гарик и Марикдо своей блистательной карьеры коверных промышляли в Одессе мелкими кражами, проникая в дома зажиточных обывателей через открытые форточки.

ВоЛьвове Гарик познакомился с обворожительной лилипуткой Крисей. Гарик был парень не промах, возгорелся огонь до небес, объятая страстью, Крисясбежала изотчего дома и до скончания дней пребывала Гарику нежной подругой, партнершей по репризам, а также наездницей и танцовщицей «доньей Чикитой».

Тридцать лет на манеже цирка, если можно так выразиться, первую скрипку играл атлет Иван ИванычГром. Томпсон вычислил его во время одной кошмарной заварухив Одесском порту. Из-за чего уж там вспыхнула драка, Виллине понял, грузчики молотили друг друга почем зря пудовыми кулаками, пока не вмешался здоровенный детинас ярмом для таскания тяжестей и железным крючком на веревочном обрыве. Ввинтившись в самое пекло, он раскидал разъяренных голиафов, и предотвратил дальнейшее кровопролитие.

Томпсон восхитился отвагой одесского богатыря, видом его напруженных мускулов, попросил разрешения ощупать трицепсы, грудь и шею, похлопал по спине, заглянул в рот — будто покупал арабского скакуна.

В мечтах Томпсон видел Грома в образе «человека-зверя» необычайной силищи, намеревался возить его по городам и весям оклеенного перьями в клетке и рассказывать всем и каждому, что тот ест сырое мясо, выпивает по пять четвертей водки, один поднимает сорокаведерную бочку, левой рукой останавливает паровоз, а за умеренное вознаграждение публично способен сожрать кошку.

Но добродушный Иван Иванычявно не тянул на роль «человека-зверя», а всячески пытался скромно ограничиться «русским львом, обладающим непревзойденной силой», в чем не возникало сомнений: он вязал узоры из железных прутьев, жонглировал многопудовыми гирями, рвал цепи и гнул у себя на шее стальные балки. В конце номера Иван Иванычпокрывал голову полотенцем и приглашал кого-нибудь из публики молотом разбивать у себя на голове кирпичи. Номер назывался «Чертова кузница».

Однажды, когда цирк гастролировал в Ченстохове, на арену выскочил молодой Бэрд Шеллитто, рыжий и темпераментный, как огонь, и с таким жаром стал колошматитьмолотком по кирпичам на голове у Ивана Иваныча, что мистер Томпсон бросил на амбразуру Гарика с Мариком, и те — шутками и прибаутками — увели распоясавшегося молотобойца за кулисы.