Виржини Гримальди - Аромат счастья сильнее в дождь

— Опять? — вырвалось у мамы, прежде чем она овладела собой. — Поздравляю, дорогая!

Ромен поцеловал сестру вслед за мамой, потом пришла моя очередь. Я обняла Эмму и крепко прижала ее к себе. Она скользнула губами к моему уху и прошептала «прости», что болью отозвалось в моем сердце.

— Ну же, давайте, тужьтесь!

— Но я уже не-е-мо-о-гу-у!

— Нет, можете, давайте, еще раз!

— Говорю же, не-е-т!

— Давайте, вдох, и как следует потужимся! Вот, уже головка показалась!

— Гннннннннннииииии… (оказывается, я произвожу очень странные звуки, когда тужусь).

— Давай, милая, ты справишься!

— Ненавижу! Все из-за тебя!!!

— Давайте, госпожа Фремон, сейчас поглубже вздохнем и еще разок потужимся. Давайте!

— У меня нет сил… пусть остается там, пусть…

— Ну же, почти все, еще немного потрудитесь!

— Гниииииииииииии…

— Сильней, еще сильней, госпожа Фремон!

— ГННИИИИИИИИИИИИИИИ!..

— Еще чуть-чуть!..

— Больше не могу! Я знала, что он не сможет вылезти!

— Давайте, не останавливайтесь! Давайте!

— Все будет хорошо, милая, ты — самая сильная!

И в этот самый момент у меня с языка слетели слова, которые иначе как ругательствами не назовешь. Я и сама поразилась, что знаю столько подобных выражений.

А потом…

Наша любовь, наша крошка сделала свой первый глоток воздуха.

5 июня 2011 года в 16.41 Жюль стал частью этого мира.

Было совсем тихо. Только его тоненький голосок, который слушала тишина.

Ты сам отрезал пуповину, а потом акушерка приложила нашего сынка к моей груди. Добро пожаловать в мир, маленький человек, любовь моя!

Боль исчезла, страх тоже. Он был со мной, возле моей груди, с его крохотными ручками, цеплявшимися за меня, с маленькой головкой, покрытой темными волосами, и глазками, прекрасными глазками, которые смотрели прямо в мои глаза. Словно они меня уже знали. Мы были его родителями. Это был наш сын.

— Привет, кроха Жюль!

Этим мгновениям никогда не повториться. Все было полно смысла.

Какое-то время мы молча оставались так, все трое, наши с Беном руки были связаны этим маленьким существом, который отныне вошел в нашу семью. Если в конце моей жизни мне скажут взять с собой одно-единственное воспоминание, я выберу его.

Акушерка унесла Жюля, чтобы его взвесить, измерить и одеть. Ты уткнулся лицом мне в шею и стиснул меня в объятиях изо всех сил.

— Спасибо, любовь моя!

— Это тебе спасибо.

— У тебя все в порядке? — поинтересовался брат во время нашей традиционной беседы перед сном.

Лежа в постели, уставившись в потолок, мы воспроизводили сцену за сценой нашего сюрреалистического вторжения в номер к родителям.

— Все великолепно, а почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь почему.

— Не хочу об этом говорить. Я рада за Эмму, искренне рада.

— Хорошо. Если тебе будет нужно, ты знаешь: я всегда рядом.

— Спасибо, братишка. А когда ты рассчитываешь познакомить Томаса с родителями?

— Когда они будут готовы.

Опершись на локоть, я внимательно посмотрела на него.

— Когда ты будешь готов, вот в чем вопрос. Не понимаю, отчего бы у них могли возникнуть проблемы с Томасом?

— Если не считать того, что у него есть пенис, ты это имеешь в виду?

— Могло быть и хуже. У него мог оказаться недоразвитый пенис.

Ромен сделал вид, что шокирован моим заявлением. Я примолкла.

— Ты ведь прекрасно знаешь, как они отреагировали на мое заявление, что мне нравятся мужчины…

— Это было десять лет назад! Надеюсь, с тех пор их взгляды обрели некоторую широту.

— О чем ты говоришь! Уверен, они готовы были обратиться к колдуну, чтобы он отвратил меня от этого зла.

Я отлично помню, как все происходило. Ромен, вне себя от горя, сразу же бросился к нам, ко мне и Бену. Тогда, в свои восемнадцать, он был готов кричать всему миру, как сильно влюблен. Так что остановился он на нас, двух людях, способных его понять.

Родители испытали шок. Они не ожидали такого, нет, они никогда не думали ни о чем подобном. Мама плакала, а отец спросил, уверен ли Ромен, что это не может измениться когда-либо. В тот вечер брат узнал, что нередко счастье одних заканчивается там, где начинается несчастье других.

Тем же вечером они ему перезвонили, извинились, сказали, что на него не в обиде, что он по-прежнему остается их любимым сынком, короче, наговорили кучу неловких, ненужных слов, которые лишь усугубили чувство вины брата. Он никогда больше не говорил с ними на эту тему. Папа с мамой знали, что сын несколько лет жил с Томасом. Они много раз предлагали Ромену познакомить их, но он всегда отказывался.