Акиф Гасанов - Реквием

Это уже интересно, тут тебе не райком, где надо бегать по каждой жалобе.

Узнал много нового и мне стало это нравиться, возвращаются запросы из отделов. Поступают звонки из разных отделов: «Ты чего хочешь от него?»

«Да ничего, проверяем по «Каскаду».

Маис объясняет: «Тебе бланк придет чистым без отметок. Если тебе позвонят, значит полосатый, эти запросы откладывай в сторону, так и передашь Голосилкину».

Из других отделов приходят более информативные бланки… Этот уже пять лет переписывается с Америкой, он же звонит в месяц раз туда, а еще из информационно-аналитического сообщают, что он абсолютно нетрадиционен…».

Звоню по заданию Микаилова к кому-то буквально по мелочи, надо встретиться и переговорить.

«Здравствуйте, товарищ Мамедов?»

«С вами говорит Гасанов из КГБ».

Гробовое молчание, долгое молчание…

Растерянно смотрю на Алекперова, он, улыбаясь, машет рукой, мол, дай отбой…

«Маис Пашаевич, что с ним, он только дышит и молчит».

«Ты вообще понимаешь его реакцию?» — Алекперов улыбается: «Позвони ты ко мне таким тоном, я бы обосрался. Начни издалека, скажи, что его рекомендовали друзья поговорить по интересному вопросу и только когда он спросит, тогда и представься… Позвони минут через пять, скажи, что отбой случился, извинись и по схеме…».

Зашел Курьянов: «Завтра возьми вещи, книжки возьми почитать, пойдешь заменишь Виктора Каминского, он уже три дня сидит безвылазно».

«Куда?» — наивно спросил я.

«На Кудыкину гору. Рахман же предупредил, что пойдешь на мероприятие, сидеть дня четыре, скажи дома, что будешь отсутствовать, но куда идешь — ни слова»…

Новая работа оказалась намного интереснее прежней, хотя бы потому, что заработная плата увеличилась почти вдвое, квартирный вопрос стал неактуальным, поскольку он решался оперативно, и все военнослужащие обеспечивались в минимальные сроки. Появилось свободное время, день был нормирован и, кроме нарядов, дежурств и чрезвычайных ситуаций, ровно в шесть часов сейфы опечатывались и кабинеты пустели. Вчерашние знакомые стали необычайно уважительными, видимо потому, что работа в службе была покрыта некоей таинственностью и мифологизирована, а в обстановке сплошной коррумпированности Комитет считался островком честности и неподкупности.

Я был завербован государством на ближайшие двадцать лет, после чего мог выйти на пенсию или продолжать служить, конечно, при соответствии звания должности. Перспектива была интересной, к неполным пятидесяти годам быть свободным и заниматься любым занятием при достаточно высокой пенсии. Мне это понравилось, наивный и молодой, я не предполагал, что планировать дальнюю перспективу — дело шаткое и неблагодарное.

Впрочем, изменение социального статуса совсем не повлияло на мое душевное состояние, я по прежнему не мог жить без нее, мысли отрывали меня от работы, иногда набирая ее номер телефона и услышав голос, я бросал трубку, поскольку язык присыхал к небу и я боялся что-либо произнести.

Я был твердо убежден, что кроме нее мне никто не нужен, что я никогда не женюсь. Настойчивые намеки матери о необходимости обзавестись семьей, раздражали меня, я вставал, одевался, хлопал дверью и уходил из дома.

Мне казалось, что с переходом на другую работу я еще более усугубил свое положение, поскольку подневольный человек, заключивший договор с государством, и выставивший свою жизнь в качестве гарантий взамен предоставляемых преференций, мало кому понравится в качестве надежного спутника жизни.

И так я жил, раздираемый безумной любовью к ней и страхом быть отверженным с одной стороны и быть недостойным ее в случае согласия.

И я звонил ей и мать поднимала трубку, грудным голосом спрашивала, кто это и приглашала ее к телефону. И она всегда подходила, ни разу не сославшись на занятость, и я был очень благодарен ей, потому что почувствуй я себя назойливым, никогда более не посмел бы ее беспокоить.

И так шло время, и я со страхом ожидал, что однажды узнаю о ее помолвке, и жил раздираемый внутренними сомнениями, перерастающими в реальные комплексы и чувствовал, что начинается тихое помешательство, она мне постоянно видится, я неожиданно вслух произношу ее имя и коллеги удивленно смотрят на меня: «Ты это о чем?»…

Вокруг все друзья и родственники переженились, и я один ходил неприкаянный к ним в гости или мы выходили гулять, и я одиноко тащился, в полной уверенности, что исчезни я, они этого и не заметят. С Сашей Голубевым даже умудрились улететь в Гурзуф отдыхать, и я был как третье колесо к этой семейной паре.