Юрий Тешкин - Полковник

— М-м-мы… юны и надменны, да-да-с… мы юны и надменны…

Взял заостренный карандаш, стал делать на картоне легонькие пометки. Фотографией он будет теперь заниматься через субботу, чтение (давно врачи советовали) подсократил за счет художественной литературы и вышел-таки на искомую цифру. Не хватало минут восемь — десять, ведь час как минимум надо было выделить на борьбу с новой болезнью. Еще минут пять он сэкономит на лифте, до пятого этажа все равно ходить тяжело, он будет ходить лишь до третьего. В принципе-то следовало сразу выкроить минут двадцать: по четыре на сигарету. За пятнадцать лет болезней полковник свел ежедневные две пачки к пяти сигаретам. Но уж этот резерв он оттягивал насколько мог, это уж было на самый край. Разумеется, можно обратиться и к военкому и поставить в связи с новой болезнью вопрос об общественных нагрузках по линии военкомата, к которым полковник относится очень серьезно. Но ему кажется, что до этого пока не дошло. Новая болезнь, как она там? Взглянул на диагноз — эмфизема, да, эмфизема, разумеется, серьезный враг. Но не настолько же!

Итак, вполне планомерно отошел он на заранее подготовленные позиции, проверил тылы, резервы, продумал запасные варианты и теперь спокоен. Как бывает спокоен отступающий опытный командир, маневрирующий, приберегающий силы. Враг силен и серьезен, будут потери. И полынь на сердце, и новая седина, и душевные шрамы — будет все… как и там… И губы у сидящего поджались, морщины на переносице и по краям носа врезались сильнее, взгляд стал экономен, а вся поза — спокойно-выпрямленной, не требующей почти усилий. Так посидел он, по привычке проверяя себя и раз, и другой, потер лоб, задерживая руку в центре, где скапливалась тяжесть в это время (около десяти утра), и поэтому, уже не глядя на часы, поднялся принимать первую порцию лекарств.

Тут позвонили, он открыл.

— Здравствуйте, многоуважаемая Нина Андреевна!

— Доброе утро, Павел Константинович!

— Проходите, пожалуйста, Нина Андреевна. Только отчего вы всякий раз звоните, ведь у вас есть ключ и в это время суток, как вам хорошо известно, я всегда на ногах.

— Да я же ключ позабыла опять, — с простодушной улыбкой отвечала Нина Андреевна, — склероз.

— Ой ли?

— Нет, правда, правда!

И пока полковник бреется, принимает душ, до красноты растирается, завтрак уже на столе.

— По теперешним временам, — говорит Нина Андреевна, расставляя перед полковником еду и питье, — по теперешним-то временам, — говорит, занимая свое место напротив полковника под большой политической картой мира, — конечно же лучше жить врозь: молодые сами по себе, старики — сами по себе. С другой стороны, вопрос — какая жена тебе еще попадется, неизвестно с кем лучше. Моему Сашке, например, попалась так попалась!..

Нина Андреевна, приготовив два бутерброда с горчицей и брынзой, любимые очень полковником, кладет их на стакан с горячим чаем, отчего они становятся и сочными, и ароматными, Нина Андреевна зевает, не успев прикрыться ладошкой, зеленый, заслезившийся сразу глаз стрельнул в полковника — заметил ли? — и, вытирая глаз, она вздыхает:

— О господи! Да, попалась моему Сашке так попалась, одно слово — Людочка!

— Что, еще что-нибудь натворила ваша Людочка? — спросил полковник, сам меж тем не без удивления отмечая, что опять как-то незаметно у него и кусок оказался получше, и сливок — погуще, и помидор — покраснее.

— Да как же, Павел Константинович, — сказала Нина Андреевна, прихлебывая из блюдечка чай, — помните, я вам говорила, как у нее растрата случилась. Ну, еще Сашка мой сидел, года два оставалось. Вы тогда сюда только-только переехали, помните?

— Да-да… припоминаю что-то…

— Ну как же! Я ей тогда еще собрала растрату покрыть, машину ножную продала, платок оренбургский, то се…

— Да-да…

— Так вот, никакой растраты у нее не было, сейчас все выплыло: шила в мешке не утаишь!

— Вон что… скажите пожалуйста…

— А деньги ей, шалаве… ой, простите, Павел Константинович… деньги ей гулять понадобились. Мужик на лесоповале горбатится, а она уже тогда пошла вразнос. А сейчас что делает? Сашка с получки выпьет, она Лариску — хвать! — и к своей матери в Дачное, а? А то и вообще на меня оставит, сама неизвестно где… — Нина Андреевна посмотрела на часы. — Ой, пора мне, Павел Константинович…

Сегодня у полковника посещение госпиталя, куда он и отправляется прямо после завтрака. В это время года он добирается туда электричкой. Войдя в полупустой вагон, он садится в свободное купе, у окна по ходу. Двенадцать человек в вагоне, он сосчитал, и все сидят поодиночке. Еще заходят люди на остановках, и каждый, как и полковник, ищет свободное место. Навевает это на полковника сначала раздумье, почти без мыслей, — ощущение близкое заоконной неуютности, распахнутости месяца марта. Потом под стук колес, под монотонное покачивание незаметно начинает прислушиваться полковник к разговорам, которые сразу начались, как только заполнился вагон.