Юрий Тешкин - Полковник

— Ну какая там жена, Иван Федорович… нету… пока нет.

— А-а… ну, может быть, близкие-родные, может, женщина какая…

— Женщина есть, как же. Женщина есть, Иван Федорович, шикарная баба, извините, конечно, Иван Федорович, — Зинка-аптекарша. Поехала в отпуск и, вы представляете себе, Иван Федорович, хахаля с собой привезла! Во-во! Под потолок, себе под стать, в дверь не войдет, а уж рожа! — рожа кирпича просит. А ведь я ей, придурок, стихи когда-то посвящал…

— Стихи? Ты что — и стихи писать умеешь?

— Да так… белые… их, знаете ли, вообще-то очень трудно писать. Да вот посмотрите сами, вот в книжечке, мне очень важно знать ваше мнение, очень важно…

— «Деревянные цветы»? — с некоторым удивлением прочел название Иван Федорович.

— Да-да, это белый стих, мне очень важно… пока вы читаете, я мешать не буду, погуляю в коридоре…

Оставшись один, Иван Федорович, склонивши голову набок, прочел: «Деревянные цветы», — и зажмурился… Завтра с утра выходит Тамара Сергеевна. «Ох-хо-хо… — не разжимая глаз, стал раскачиваться он. — Ох-хо-хо… — стонало все его существо. Навалилось на Ивана Федоровича вместе с появлением маленького этого человечка в науке — Васи, — навалилось, словно глыба огромная, огромное будущее того дела, которому посвятил Иван Федорович жизнь. Да что там посвятил! Красиво собою пожертвовал… А что из этого вышло? — Вася… вот… — не разжимая глаз, нащупал книжечку. — «Деревянные цветы»… ох-хо-хо… ох-хо-хо…» И так нестерпимо жаль было… только вот чего, кого? — непонятно. Себя ли, нелепого этого Васю, Марию, Глеба… Нильса Бора, обманувшегося в самых лучших своих устремлениях? Всего и всё вдруг стало нестерпимо жаль. Тут опять всплыло лицо Тамары Сергеевны, ровно прохладным опахалом взмахнуло, Иван Федорович вытер глаза, на часы взглянул — пора было идти принимать сероводородную ванну. И странно поразила его столь несовместимая ассоциация — Тамара Сергеевна и-и… сероводородная ванна…

В коридоре, извинившись за то, что в стихах не смыслит, тем более в белых, Иван Федорович отдал книжечку Васе. Перед ванной, раздеваясь, рассматривал, трогал пальцами отслужившее тело, икры в голубых жилках, язвы, пальцы ног с ороговевшими навсегда мозолями, а главное — повсюду желтизна, сухость, ороговение. Усмехнулся горько: «Деревянные цветы».

В тихий час дремали. Вернее, Иван Федорович чутко дремал, Вася же похрапывал во всю ивановскую. Но, поднявшись к графину с водой, Иван Федорович глянул и увидел, что правый глаз у Васи приоткрыт чуть ли не наполовину.

— Вася! — шепотом позвал Иван Федорович.

— Я здесь! — сразу перестав храпеть, сел на койке Вася.

— Ты… спал? — неуверенно спросил Иван Федорович.

— Ага. А что?

— Да ничего, но… странно как-то…

— А что? Что случилось, Иван Федорович?

— Да знаешь ли, братец, мне показалось, что у тебя один глаз почему-то был открыт…

— Вот этот, что ли? — потрогал Вася свой правый глаз.

— Да-а, этот.

— А-а-а… — отмахнулся Вася. — Это у меня, Иван Федорович, с детства привычка такая, невроз, одним словом. Сначала я в детстве беспричинно плакал, врачи не могли никак установить причину, а потом — вот это: глаз не закрывается ни днем ни ночью.

— Но ты же им… э-э-э… надеюсь, когда спишь, ничего не видишь?..

— Что вы, Иван Федорович, конечно, ничего не вижу… я ж говорю — невроз мышцы верхнего века, вот оно и перестало до конца закрываться… всего-то…

— И не мешает?

— А нисколечко… только иногда проснешься ночью и чувствуешь, что правому глазу вроде попрохладней как-то, вроде сквознячок какой-то потягивает через правый глаз, а так — норма.

«Однако же какой-то выверт в этом есть, — то и дело приходит мысль такая Ивану Федоровичу весь день в воскресенье. — Ну надо же — глаз не закрывается ни днем ни ночью! А человек… лихой, однако ж, человек этот Вася! А человек живет себе и совсем не чувствует никакого выверта, никакой изнанки». Мысль странно успокаивала, в каких-то темных отголосках сознания делалось почище, поспокойнее, только по-прежнему страшно было до конца самому заглянуть на эти окраины сознания, поэтому и Тамару Сергеевну так часто вспоминал в этот день воскресенья.

После ужина поговорили с Васей немножко. Иван Федорович был невнимателен, но разговор поддерживал. Только на Васин вопрос, что надо сделать, чтоб стать большим ученым, не ответил вечером, утром обещал ответить. И Вася уснул, уставившись правым глазом в потолок. А Иван Федорович сдавленно вздохнул и вновь возникшую внутри тревожную темноту светлым лучиком просветил — Тамару Сергеевну стал вспоминать. Стал осторожно куда-то шаг за шагом продвигаться.