Александр Даценко - Заклинание ветра

Подумать только, она уже полковник....

Просто я знаю, где мы просчитались.

Сколько осталось до двухтысячного года?

А сколько лет нам будет в двухтысячном году?

А кем мы станем в двухтысячном году?

Столько дел... управлять погодой, пасти китов, осваивать Венеру.

Строить города на Луне, посёлки на дне океанов. Думать, дышать, идти по миру, который стал в сто, в тысячу раз больше, как по своему собственному.

Мир открытий, мир превращения мечтаний в реальность, мир балов в кипении цветущей сирени, расставаний и встреч.

Человеку всегда есть чего хотеть, и что делать.

Всегда.

Столько задач. Столько смыслов.

Так нужно. Никто , кроме нас, не сделает все эти дела, а без них никак. Без них край. Даже и не думайте. Зачем тогда всё?

Чтобы воровать, брать кредиты?

Жрать, жрать, жрать... чтобы вокруг подыхали люди, а ты только отворачивался и брёл к успеху?

Чтобы целые города стирали с лица земли? Чтобы людей забивали насмерть ради денег? Чтобы женщины и девочки становились проститутками? Чтобы войны меж своими?! Перечислять - не перечислить...

Чтобы жить так, как мы жили все эти годы?

Да нет же.

Не может быть.

Ну не может же быть.

Это неправильно, не так.

Сбылось самое невозможное и страшное.

Даже снов таких не бывает.

Кровь, смерть, крушение уклада жизни. Торжество самого гадкого, что только оставалось в нас. Отречение, предательство и снова кровь.

Излечились от головной боли отрубанием головы. Ни хрена не видим, не слышим, но куда-то утекает капитал. Долго мы так простоим, с фонтаном вместо головы?

Для чего всё это? Почему?

Понял где мы просчитались.

Вот здесь: «Сколько нам всем будет в двухтысячном году?»

- «Если бы я знал. Он ведь так и не наступил».

Слышите?

Он не наступил.

И где-то мы живём так , как должны были жить. А тут - просто непутевые дубли. Где-то есть ещё Страна, та, где все мы были живы...

Самое смешное, что и лодка, и высокие болотные сапоги отрезаны от меня ледяною водою. Лежат себе во времянке. Глубина уже по грудь, так что вряд ли я стану их извлекать в текущий поливочный период.

А ещё более смешно - что я прекрасно обхожусь и без них.

Вот только вода ледяная, и на глазу вскочил ячмень.

Но это ничего.

У алжирского бея и вовсе под носом шишка.

Вода остановилась. А вот ещё: я подумал, что если прибывает вода, это не так страшно, как если бы прибывала земля. Потому что трудно идти в земле по колено, разрезая её протяжными шагами.

И ещё потому, что в земле хоронят. Прибывание земли - это похоже на похороны.

И прибывание воды тоже, но неявно, то есть совсем не похоже, разве что в том редком случае, когда вы смотрите на затопление одетым в тельняшку, сидя на большом куске парусины и катая ногою пушечное ядро. В руках у вас катушка суровых ниток с воткнутой в них огромной цыганской иглой, а вокруг стоят друзья-моряки с кружками, наполненными ромом.

Вот тогда - да.

Вот тогда страшновато.

Говорят, вчера правительство примерно так и выглядело в телевизоре.

Но вода остановилась и стоит одним уровнем. В ней, прозрачной, кстати, ведут неспешную жизнь жуки-плавунцы, планируют своё блестящее будущее важные, сытые и словно бы лакированные лягушки, неловко проплывают по срочным подводным делам горбатые тритончики.

Залитые деревья дали листья.

И те и другие не знают, что вода уйдёт, но все равно живут и борются за свои жизни.

А я знаю, что вода уйдёт, но не знаю, выживут ли деревья теперь, а тритоны потом.

В некотором смысле я похож на Бога, который так же вот создал жизнь и законы развития вселенной и не вмешивается.

А я спешу по своим важным делам на другой край Ойкумены и даже не догадываюсь, что она пересохнет.

Кто-то выживет.

И теперь, и потом.

Всем хватит.

Разговаривали с прохожим о причастиях.

Вероятно раньше, при другом ритме жизни, причастия и тексты с ними воспринимались лучше.

И тут я вспомнил о книгах с ятями и ерами.

Яти , еры, и прочие i сразу успокаивают чтение.

Почему-то перестаёшь нестись по тексту, как оголтелый, не глядя на красоты.

Ритмику навязывают, не иначе.

И самое странное даже не то, что навязывают успешно, а то, что объём информации видится бóльшим, усваивается лучше.

Всё, что автор хотел рассказать в книге, понимается и видится лучше.

А ведь формально - буквы явно лишние.

И ещё странность: когда я печатаю - делаю массу ошибок, а потом частично исправляю. Подумалось: а может, от того делаю ошибки, что стараюсь печатать на пределе скорости? С тех самых пор, когда печатать было трудно и хотелось сделать это побыстрее?