Марк Хэддон - Красный дом

– Береги себя, – говорит он просто.

Половина одиннадцатого. Алекс выходит из спальни и направляется в туалет. Краем глаза он замечает Мелиссу. С распущенными волосами и одетая лишь в мужскую рубашку, она стоит в конце коридора и наблюдает за ним, прислонившись к подоконнику. Он слишком долго смотрит на нее и упускает момент, когда еще можно отвернуться и уйти. С непроницаемым лицом Мелисса лениво подходит к нему. Алекс не верит в происходящее, нахлынувшее мощное желание сметает все его прошлые убеждения о ней. А Мелисса расслабленно стоит перед ним, опустив руки, и вдруг запрокидывает голову и подставляет губы для поцелуя. Он кладет ей руку на затылок и проталкивает язык в рот. От рубашки пахнет хвойным кондиционером для белья. Мелисса удивительно податлива. Он задирает ее рубашку. Белые хлопковые трусики, округлость ягодицы под его рукой… Алекс резко притягивает ее к себе, давая ощутить свою эрекцию, чтобы узнать, насколько далеко ему позволено будет зайти. Мелисса не прижимается, но и не отталкивает, а затем, схватив за футболку, ведет за собой в спальню. Алекс в замешательстве, но ему многое в ней непонятно. Может, именно это ей нравится, когда она возбуждена? Что он знает об этом? Впрочем, наплевать.

Анжела ставит чашку с чаем на стол и открывает скрипучую дверцу печки, чтобы зажечь огонь. Смятая в шар бумага, пирамидка из щепок, дрова… Она поджигает бумагу, закрывает дверцу, оставив открытой отдушину, и садится на стул. Дождавшись, пока пламя взметнется и разгорится ровно, она закрывает и отдушину.

Усталость и бодрость попеременно сменяют друг друга. Нужно продержаться, и утром, быть может, ей станет лучше. Если она ляжет в постель, то долго еще не сможет заснуть. Анжеле не по себе сидеть здесь, пока дом затихает, но если она поднимется наверх, то будет беспокоиться, что в этих комнатах кто-то есть.

Она достает из корзины последние листки «Обсервера». Рассуждения Мелвина Брэгга о философских воззрениях Геделя и Лейбница. Вымирание медоносных пчел. Ужасающая правда: чтобы чего-нибудь добиться, необходимо обучение в частной школе. Боже мой, сколько всего читаешь, а помнится потом так мало. Ей лучше вернуться в школу. Стоило лишь задуматься о собственных проблемах, как школьные беды стали казаться ерундой. Угрожающие заявления Карима. Какой-то жуткий тип из квартиры наблюдает за игровой площадкой первоклассников. Отдел адаптации закрылся, и близнецы Диллон возвращаются в класс…

Ее одолевает сонливость. Ревень и «Кастрол». Начало всех начал – дом. Она никогда не была сильной. Запах тепличных помидоров. Миндаль, бекон, лак для ногтей. Комична и нефотогенична… Анжела проваливается в сон. Время идет. И сколько его прошло – неизвестно.

Просыпается она от холода. Огонь догорает, свет выключен, и лишь слабое сияние просачивается в комнату с верхнего этажа. В кресле сидит Карен. Анжела ощущает укол страха и облегчения. Скоро все будет кончено. Но Карен не похожа на ее представления о ней. Она худая, с ввалившимися щеками и спутанными, грязными волосами. На миг Анжеле кажется, что дочь мертва, но вот ее глаза открываются и смотрят прямо на нее. Движения ее скупы, чтобы не тратить силы. Пахнет немытым телом и зверем, долгие годы бездомным. Этот запах напоминает Анжеле о цыганской стоянке и свалке. Ранка в уголке рта, запах бомжа, запах мочи и экскрементов, грубая бледная кожа. Пять тысяч ночей на открытом воздухе. Она выглядит на восемьдесят лет, а не на восемнадцать. Она не говорит – быть может, потому, что ее никогда не учили говорить.

Анжела боится. Она отчаянно пытается пошевелиться, однако руки и ноги не слушаются. Она поймана в ловушку собственного тела. Зато может двигаться Карен. Ее костлявые руки опираются о подлокотники, пытаясь поднять тщедушное тело. Здесь нет места извинениям, объяснениям или раскаянию. Это наказание, и у Анжелы нет права голоса, как никогда не было его у Карен. Она уже на ногах, стоит, пошатываясь. Ее глаза неотрывно смотрят на Анжелу, и та наконец-то видит, как она худа: лохмотья грязной одежды висят на ней, как на вешалке. Что-то шевелится в ее волосах. Три шага – и Карен стоит напротив Анжелы, окутывая ее вонью. Наклонившись, она тянется к губам Анжелы и начинает меняться. Из головы вырастает серый зазубренный плавник, глаза сужаются, становясь похожими на прорези в сырой глине. Зубы заостряются, руки превращаются в клешни. Сухие, потрескавшиеся губы приникают к губам Анжелы, раздвигают их. Грязный, влажный язык проникает в рот. Анжела слышит пронзительный вскрик с горных высей, треск деревьев и рев водопада.