Марк Хэддон - Красный дом

Они подождали у пешеходного перехода, пока Ричард одолеет каменные ступени, затем Доминик и Бенджи направились в «Блошиный рынок», Анжела, Мелисса и Дейзи разошлись в разные стороны, а Ричард и Луиза остались наедине.

– Выпьем кофе? – предложил Ричард, желая посидеть и поговорить.

– Давай лучше пройдемся. – Луиза по-старомодному взяла его под руку. – Тебе нужно двигаться. Разве не так советуют врачи?

Все верно, ходить ему уже легче. Они прошли мимо магазинов «Бэкфолд букс» и «Непал базаар». Видели старушку с пятью таксами на поводках.

– Вчера ты сказала, что Дейзи лесбиянка, или мне послышалось?

– Она попыталась поцеловать Мелиссу.

– Зачем она это сделала? – От удивления Ричард остановился. – Я не хочу никого обидеть, но все-таки…

– Я вообще с трудом понимаю, почему кто-то хочет поцеловать Мелиссу. Это же как сунуть голову в пасть льву.

– Анжела и Доминик знают?

Они продолжили путь.

– Понятия не имею. После поцелуя Мелисса предсказуемо наговорила Дейзи гадостей.

Ричард не стал делиться своими мыслями на эту тему, они молча прошли мимо гостиницы и свернули к реке. Посреди моста остановились, и Ричард оперся о перила, чтобы дать отдых больной ноге. Он умудрился обидеть всех – Алекса, Дейзи, Бенджамина. Та землеройка в сарае… Вода бурлила между камнями на отмелях, трава под водой походила на зеленые волосы, развеваемые ветром.

– Нужно навестить твоих братьев, – предложил Ричард.

Карл и Дуглас даже не приехали на их с Луизой свадьбу, отговорившись расстоянием и дороговизной. Луиза не настаивала, и он отступился.

– Зачем? У тебя с ними нет ничего общего.

– У нас есть общее – ты.

Не раз такое виделось Луизе в кошмарах: Ричард в убогой комнатушке, где отошла потолочная плитка и лает тот долбаный пес. Звук на телевизоре не убавляется аж с 1973 года. Но лишь впервые Луиза представила, что Ричарда это может позабавить, удивить или попросту расстроить.

Выше по течению реки взлетела цапля.

– Я собираюсь поговорить с Рут Шарн.

– Кто это?

– Девушка, вынужденная после неправильно проведенной операции ездить в инвалидном кресле.

– А это не запрещено?

– Это не рекомендуется – по крайней мере, так сказали адвокаты. Но с чего бы им это запрещать?

– Ты ведь не собираешься заявить, что это твоя вина?

– Нет. И Мохан тоже. Просто скажем, что очень сожалеем о произошедшем. Вряд ли кто-то извинялся перед ней устно, а не в письме.

– А хуже не станет?

– Она посещает отделение реабилитации и не может не знать, что мы работаем в главном корпусе, всего в сотне ярдов от нее. Представь, что она испытывает.

– Ричард…

– Если дойдет до суда, я хочу войти в зал с чувством собственного достоинства, а не страха.

Доминик берет игрушечный пистолет – старинный ковбойский револьвер, потускневший, но с взводимым курком и вращающимся барабаном. Нахлынувшие воспоминания детства полностью вытесняют заботы настоящего. Да, если откинуть ствол, откроется доступ к барабану, куда помещают ленту с пистонами и храповик, подающий пистон для выстрела. Незабываемый запах, отдающий дымком. Сразу вспоминается, как они в детстве ползали с револьверами в высокой траве на пустыре позади дома Феннелов, совсем как в фильме «Хороший, плохой, злой», прыгали с деревьев на картонные коробки с надписями «Кооператив Мистера Хайнса» и вонзали в футбольный мяч хлебный нож.

– Бенджи, посмотри-ка. – Он протягивает револьвер, ожидая, что сын его возьмет, но тот лишь хмурится. – Что случилось?

– Ничего.

Доминик садится на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне.

– Расскажи, что случилось.

– Ничего. Честно!

– Но ты ведь так хотел сюда попасть.

– Все хорошо. Правда.

Алекс сидел на ступенях часовой башни и ел два банана, купленные в супермаркете «Спар». Усталые мышцы гудели, в голове царила блаженная пустота. Мимо прошел слепой с собакой-поводырем. Почему-то поводырями всегда работают золотистые ретриверы. Над головой летали ласточки, похожие на маленькие ножницы. Алекс закрыл глаза и принялся ждать, пока не померкнет зеленый отпечаток улицы на сетчатке глаз.

– Как ты здесь очутился?

Алекс открыл глаза. Напротив него стояли отец и Бенджи.

– Добежал за час и пятьдесят пять минут, неплохой показатель. – Заметив, что Бенджи выглядит грустным, Алекс спросил: – Что случилось, малыш?

– Ничего.

Иногда Алекс не замечал Бенджи, потому что брату всего восемь лет. Потом он вспоминал себя в этом возрасте и то, как трудно ему порой бывало.