Марк Хэддон - Красный дом

– Мне нужно побыть одной.

На подгибающихся ногах Луиза поднялась на второй этаж. Комната оказалась пуста. Доминик все еще гуляет? Она села на край кровати. В голове снова пустота. Какой сейчас год? Та женщина в поезде… красный шнурок, руки в старческих пятнах… Отец шлепает ее на обочине дороги – картинка словно проступила на влажной, серой поверхности поляроидного снимка. Если она неправильно помнит прошлое, то, может, и настоящее у нее неправильное?

Отец опять исчез. Пустой дверной проем, ил и водоросли. В темном прямоугольнике появляется другой силуэт и обретает объем. Раздается высокий жужжащий звук. Карен. Она предала ее, забыла ее, позволила уйти. Вот она в курточке с радугой, смахивает с глаз челку. Анжела невесело смеется. День рождения Карен. Завтра. Из-за фотографий отца она забыла об этом. Она будет наказана.

– Как ты? – спросила Луиза.

Ричард сидел в кровати, согнув здоровую ногу в колене и прислонив к нему книгу Энтони Бивора «Сталинград».

– Лучше. Гораздо лучше.

Нужно было купить какое-нибудь бульварное чтиво, хотя хуже этого только слушать, как кто-то фальшиво играет на музыкальном инструменте.

Луиза села на кровать и сняла серьги, наклонив голову сначала в одну, а потом в другую сторону.

– Я беспокоюсь об Анжеле.

– Я не говорила тебе… – Луиза аккуратно положила серьги в лакированную индийскую шкатулку, на которой были изображены слоны и цветы жасмина. – Но как-то ночью я обнаружила ее на кухне.

– В каком смысле «обнаружила»?

– Она стояла в темноте и ела кукурузные хлопья.

– Почему ты не сказала об этом мне?

– Потому что тогда я была зла на тебя, да и Анжела вряд ли хотела огласки.

Ричард отложил книгу в сторону.

– Ты все еще злишься на меня?

– Когда ты сказал, что это не юридически обязательный договор…

– Я недостаточно ценю тебя.

– Это что, такой окольный способ сказать, что ты меня не любишь?

– Думаю… – Он поерзал, устраиваясь удобней. – Это такой окольный способ сказать, что я не такой уж замечательный.

– Ричард…

Внизу хлопнула дверь – Доминик вернулся с поздней прогулки.

– Подожди. Когда ты спросила меня, люблю я тебя или нет…

– Подожди. Выслушай меня. Тебе нравится быть со мной?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы я была счастлива?

– Очень хочу.

– Ты находишь меня привлекательной?

– Думаю, ты сама знаешь ответ на этот вопрос.

– Что бы ты сделал, если б я ушла и ты остался один?

– Наверное, погиб, не сразу, но…

– Ты бы рискнул своей жизнью ради меня?

– Я бы рискнул своей жизнью ради многих людей. – Ричард подумал о выбежавшем на дорогу ребенке, о тонущей в реке женщине и сказал: – Поправка – за тебя бы я отдал жизнь. Уступил свое место в спасательной шлюпке, вытащил из горящего дома… – Странно, но раньше он об этом не задумывался.

– Черт возьми, Ричард, уж если это не любовь!.. – с искренним негодованием воскликнула Луиза.

– Если подумать, я никогда не любил по-настоящему, и меня не любили. Во взрослом возрасте, я имею в виду. – Он пустым взглядом уставился на свои руки. – Боже мой, это было действительно неприятно. Я о других мужчинах. Могу же я немножко поревновать?

– Они были ужасны, а я переживала не лучшие времена. – Луиза положила голову ему на бедро и внезапно сказала: – Похоже, Дейзи лесбиянка.

Ричард возвел глаза вверх, чувствуя себя невероятно уставшим.

– Скажи мне это снова завтра утром.

Разумеется, Дейзи хотела стать счастливой и любимой и принадлежать любимому человеку, но больше всего ей хотелось, чтобы в ее жизни появилась хоть какая-то определенность, а не просто зигзагообразное метание от одного события к другому, словно в пинболе. Ее устроила бы даже драматическая ситуация, в которой можно было бы сказать: «Теперь я понимаю, что это значит. Вот кто я».

Она нашла правду или потеряла свой путь? Что скажут в церкви, в школе, дома? Джек так и не перезвонил – почему? Она совершенно не представляла, что чувствуют мать и отец, и абсолютно не понимала своих чувств. Ее томление было острым и беспредметным, и она не знала, тоска ли это по девушке, по Богу или по прежним каждодневным переживаниям, которые сейчас уже казались ей благословением. Она не могла читать, не могла даже лежать и беспокойно ходила по комнате, то пристально вглядываясь из окна в темноту, то сжимаясь в комок в углу, то медленно покачиваясь на стуле и думая: «Не обманывайся, тебе здесь не место».

Какое-то время Бенджи лежал, глядя на перевернутую бежевую пирамидку абажура. Она напомнила ему фильм, в котором кто-то попал на операционный стол, и камера глядела в потолок как бы его глазами. Эта мысль потянула за собой воспоминание о дедушке Кэрли, у которого случился сердечный приступ, а затем вспомнились похороны бабушки, и Бенджи испугался, что может вновь увидеть тот сон, который не совсем сон. На часах была половина двенадцатого. Скорее всего, родители еще не спят.