Наталья Нестерова - Дом учителя [litres]

– Еще чаю? – предложила Анна Аркадьевна, у которой гора свалилась с плеч.

«Камень с души, – думала, Анна Аркадьевна, – это про проблемы морально-нравственные, гора с плеч – про материально-бытовые. У нас трудности все какие-то монолитные».

Ольга активно приглашала в гости посмотреть их загородный дом. Анна Аркадьевна говорила, что с удовольствием бы, но Илью Ильича сейчас и до конца сельхозпериода с дачи на аркане не вытащить.

– Он у вас такой видный мужчина, – уважительно сказала Ольга. – Когда форменный (надо полагать, в военной форме), даже робость берет и живот втягивается. А когда видишь, как идет по-простому и в пакете саженец, так сразу человечный.

– И живот не втягивается? – рассмеялась Анна Аркадьевна.

Утром следующего дня за завтраком, подлизываясь к мужу, она смешно рассказывала о том, что, по мнению соседей, полковничьи погоны делают его бесчеловечным и вызывают желание взять под козырек. Илья Ильич пожал плечами и принялся за яичницу. Нарыв еще не созрел, поняла Анна Аркадьевна, давить бессмысленно. Но муж все-таки испытывал легкую неловкость за свою холодность, и на этой волне информация Анны Аркадьевны: из Кисловодска приезжает сын женщины, у которой она квартировала, будет жить у Ольги – проскользнула листочком по быстрой воде.

Илья Ильич лелеял свою тающую обиду, Любаня, взлохмаченная, невыспавшаяся, в халатике поверх ночной рубашки, зевала так, что кусочки бутерброда вываливались изо рта. Она могла бы поспать еще ЦЕЛЫХ ДВАДЦАТЬ МИНУТ, ей к десяти. Но она, Любаня, послушная дочь, а мама твердо постановила: если мы семья, то должны проводить вместе хоть какое-то время. Регулярно, ежедневно. Обеды, включая воскресные, а также ужины из-за твоей бурной светской жизни отменяются, и никто не собирается тебя неволить, но завтраки – будь любезна.

– Аня! – хмуро попросил Илья Ильич. – Пусть ребенок еще полчаса поспит.

– Хорошо, – легко согласилась Анна Аркадьевна. – Ты опоздаешь и будешь ее сторожить или я?

– Все нормально! – встрепенулась дочь. – Я в порядке, пулей в ванну…

– Иди уж, подреми, – смилостивилась Анна Аркадьевна.

Умчалась, и в кухне словно пригасили свет.

– Она у нас необыкновенно прекрасная девочка, – тихо сказала Анна Аркадьевна.

– Очень добрая, – с сентиментальным вздохом подтвердил Илья Ильич, – умная и никогда не врет.

Анна Аркадьевна, подавив ухмылку, посмотрела на мужа:

– Правда хорошо, а счастье лучше.

Позвонила Ивана и пригласила Анну Аркадьевну на показ одежды начинающего и очень интересного дизайнера. Анна Аркадьевна напряглась.

Много лет назад, когда они с Ильей поженились, ее свекровь напутствовала молодую невестку:

– Заруби на носу! Никогда не жалуйся мне на сына! Не рассказывай, какой он такой и сякой. Не хочу знать. Сами разбирайтесь.

В тот момент Анна Аркадьевна не думала жаловаться, напротив, хотелось превозносить Илью до небес. После слов свекрови расхотелось, выглядело бы как подхалимаж. В последующем она ни разу не заикнулась о каких-либо семейных трениях, ссорах, обидах. Дистанция, которую в их отношениях установила свекровь, со временем стала выгодна Анне Аркадьевне. Потому что дистанция – это два далеко стоящие барьера, кричать из-за которых нелепо. Я к вам не лезу с личными горестями, а вы не докучайте мне со своим нытьем. Так прямо Анна Аркадьевна не говорила, но свекровь была умной и гордой женщиной, отлично знала, что барьеры давно превратились в каменные заборы по пояс, за которыми надо сидеть и не скулить. Возможно, она и пожалела, что сама первые камни в фундамент забора положила, да прошлого не воротишь. Если ты не хочешь, чтобы кто-то распахивал перед тобой душу, то будь готова к тому, что и твои горести воспримутся как неуместное откровение. Свекровь обожала внуков, Лёня и Любаня обожали бабушку – этого оказалось достаточно для мирных необременительных отношений.

И вот теперь, отправляясь на встречу с Иваной, Анна Аркадьевна думала, как хорошо было бы сказать девушке: «Не жалуйся мне на Лёню! Я знаю про его триста тридцать три недостатка, не хочу добавлять к ним еще сто двадцать семь. Он мой единственный сын. Я не стану его любить меньше, даже если он грубит тебе по утрам (спросонья он грубил и мне, прилети ангел небесный, досталось бы и ангелу), даже если он грязнуля и неряха, даже если он периодически блажит и сам не знает, почему блажит. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я перевоспитала сына? Поздно».