Евгений Туинов - Человек бегущий

В ванной было замочено соседкино белье, лежали так нахально и кисли Маргариткины кофточки и ночные рубашки, трусики с кокетливыми сердечками и вышитыми цветочками, халаты и маечки — все вперемешку. Не, ну так и знал, так ведь и ждал какого-нибудь подвоха! Ну что за дела? Ага. Соседка вообще-то любила вот так поднакопить, поднакопить грязного белья и замочить на полдня, и вывесить потом в коридоре на всеобщее обозрение, а Грушенкову ходи вокруг да около, любуйся, значит. Фига с два! Он тихонько выглянул в коридор. Маргарин уже надевала пальто. Каску свою она все же забраковала, оставила на вешалке, а повязала цветастый такой платочек. Ага, самый что ни на есть по погоде!

— Мрит Твейна, — ласковым голоском окликнул он ее. — Там дождь будет. Уже накрапывало. Зонтик бы взяли…

Соседка взглянула подозрительно, но зонтик с вешалки сняла, сунула в сумку.

— Ишь, нашелся! Заботливый… — привычно проворчала она и потопала к выходу.

Хоть бы замуж ее кто взял, что ли? И не найдется ведь никак одного-единственного олуха из тех полутора-двух тысяч посетителей «Океана», что пробивают у нее чеки ежедневно!.. Грушенков послушал, как хлопнула входная дверь, подождал, не вернется ли за чем Маргаритка, и разделся. Было, конечно, противно ступать по мокрому чужому и главное грязному белью в ванной, давить пяткой разные там фривольные сердечки, попирать цветы на халатах, но ноги скоро привыкли. Он еще малость понежился под чуть теплой водой из душа и стал растираться полотенцем. Воду из ванной пришлось немного спустить, чтобы соседка не догадалась, чем это он в ее отсутствие занимался. Ничего, все равно ведь ей стирать… Но и по-человечески с нею нельзя. Знает же, что он по утрам бегает, что после этого ополоснуться под душем — святое дело, а ванну занимает, зараза. Один раз Грушенков попробовал об этом заикнуться, — мол, теть Рит, мол, мне бы, значит, на пять минут белье ваше куда-нибудь, — так пожалел потом.

Раньше у них другая соседка была — бабка Наташа со смешной фамилией Пробейголова. У той другая страсть имелась: чуть что, сразу кричала диким голосом: «Кто свет на колидоре не гасит?». Под конец вообще стала со свечкой по квартире шастать, как привидение, чтобы на электричестве экономить. Экономила, значит, экономила, а померла, не на что ведь хоронить было — все состояние свое так спрятала, что до сих пор не найти. А что, мать нет-нет, а ищет. Не могла, считает, бабка Наташа капитала не скопить. Может, Маргарин нашла да извела давно?

Он заткнул дырку в ванной, чуток подлил воды — кажется, именно такой был уровень в самом начале — и пошел завтракать, безнадежно мечтая, дескать, хорошо бы сейчас ему найти клад, было бы чем с Бориком расплатиться и вообще не помешало бы.

Однако вовремя он из ванной-то смылся, Маргаритка то ли забыла что — вернулась, то ли что заподозрила, то ли дело у ней рядом с домом было, во всяком случае, прошла одетая в кухню, бросила синюю курочку на клеенку. Желтые лапищи куриные противно свесились со стола. Грушенков отвернулся и не увидел, как соседка прошмыгнула в ванную, заметил ее только, когда она уже выходила оттуда. Что-то было странное в ее лице, по крайней мере Грушенкову почудилось нечто, он даже не мог бы связно объяснить, что именно, но какая-то тревога вдруг тронула его.

— Мрит Твейна, — поспешил он навстречу этой не понятой еще тревоге, — дайте в долг двадцать рублей на неделю…

Как уж вырвалось у него такое, он и не знал, то есть не знал он, что же будет теперь с Маргариткой после этих его слов.

А соседка как-то боком вошла в кухню, машинально отирая влажную почему-то руку прямо о пальто.

— Чего это вода в ванной теплая? — опросила она напряженно.

Грушенков нашелся:

— С улицы вы. Показалось с холода.

— Ну да, — кажется, согласилась Маргаритка. — Наверное. А зачем же тебе денег столько?

— Надо, — сказал Грушенков, понимая, что она не даст.

— Мне и самой надо, — сказала Маргарин рассеянно. — Надо ему. Я вот тебе дам денег! Я вот матери-то скажу! В школу-то сообщу! Милицию-то вызову!..

Ну вот, завела… Учуяла что или так бакланит? Ладно. Как будто ему самому приятно по ее белью босиком топтаться! Вот дали бы им с матерью соседкину комнату, когда она освободилась, и не было бы сейчас ничего, никаких проблем, и состояние бабкино, глядишь, нашлось бы, и зажили бы себе припеваючи, а то опять подселенку подсунули, чтоб ей… Великое все же дело — отдельная квартира! Сам себе хозяин и вообще, наверное. Грушенков всю свою жизнь прожил пока в этой вот коммуналке, но давно и твердо решил, что когда вырастет, обязательно переберется в отдельную — это уж как пить дать. Хватит с него коммуны, хватит соседок, чужого грязного белья, ненайденных кладов…