Януш Гловацкий - Польский рассказ

Дождь припустил еще сильнее, хлещет и хлещет. Но и люди как ошалели. Упорство на упорство. После очередного взрыва снова замелькали лопаты. Стемнело, зажглись прожекторы, в их лучах прыгают человеческие тени. Ливень шумит, заглушая рев машин, слышно только, как стучат лопаты. Стучат упорно, неукротимо, бешено. Даже Франек Раззява стал поворачиваться живее, а у коротышки Капалы лопата так и летает туда-сюда. Только Амброзий, бородатый апостол, работает с прохладцей. И вдруг Рябой Михал, который все время стоял неподвижно, хоть вода потоками стекала у него по спине и по груди, очнулся, крякнул и взялся за работу. И другие вслед за ним — на радостях, что у человека на душе полегчало. Студент остервенело машет лопатой — у него содраны мозоли, на ладонях выступила кровь, и оттого еще яростнее воюет он с камнями. Алоиз кричит на Юзека: «Пой, Юзек, пой!» Юзек поет. В свете прожектора лицо у него такое, будто он вынырнул из воды.

Перевод К. Старосельской.

— А кто вам дал мой адрес? — помолчав секунду, тихо спросила Дзерлацкая, наклонившись в углу комнаты над кадушкой и накладывая капусту в мою кастрюльку.

Я стояла посередине, промокшая, с сумкой и сеткой, откуда торчал длинный батон, и старалась вспомнить: в лавке у Яськовской? Или у Войцешкевича?

— Вспомнила наконец! Это у Малиновских, где я брала муку. Там мне сказали, что у вас хорошая капуста, что вы заквасили целую кадушку на продажу, только немцы забрали женщину, которая должна была вам помогать. А может, мне сказал об этом Ягодзинский?

Дзерлацкая молчала и не оборачивалась. Девочка около окна тоже словно замерла и не смотрела в мою сторону. В моей фразе ощущалась какая-то неловкость.

Дождь хлестал в стекла. Да, неприятно…

Дзерлацкая наконец выпрямилась и повернулась ко мне — бледное лицо, спутанные очень темные, почти черные волосы. Она заговорила неторопливо, явно обдумав ответ:

— Никто ее не забирал. Просто она заболела.

Похоже, она говорит неправду. «Зачем?» — подумала я настороженно. Она подошла ко мне с кастрюлькой, полной капусты, — высокая, худая, вблизи было видно, какое у нее измученное лицо. Моя неприязнь исчезла — эта женщина показалась мне симпатичной, особенно ее глаза в черных ресницах, странно светлые, словно от бесконечных слез. Меня удивил ее быстрый взгляд на девочку, которая по-прежнему молча сидела за столиком у окна. В довольно большой, но мрачной комнате был только этот столик, табуретка, стул, около стены кровать, в углу бочка, какие-то свертки, узлы. Неуютно…

Дождь то утихал, то усиливался. Выйти на улицу просто невозможно.

— В таком городишке, видно, люди все друг о друге знают. Болтают… А мы здесь даже и не знакомы ни с кем… — на сей раз дружелюбно заговорила Дзерлацкая.

Взглянув на залитые дождем окна, я поспешила поддержать беседу. Дзерлацкая рассказала, что все свои сбережения истратила на эту бочку капусты и на весы, чтобы открыть лавчонку. Оказалось, она, как и мы, приехала из Варшавы, и ей с трудом, за большие деньги удалось снять комнату у Ягодзинского; в комнате и теперь холодно, а что же будет зимой.

— А вы далеко живете? — заинтересовалась она вдруг моей особой. До сих пор говорила только о себе.

— На даче. С час приблизительно отсюда, — ответила я и вздохнула: надо идти, а дождь льет, на улице грязь, опускаются ранние сумерки.

— Это в сторону Буга? — оживилась Дзерлацкая.

— К Бугу?.. Да. Только до Буга еще далеко. Километра четыре-пять, — ответила я, размышляя, идти ли мне сразу или переждать самый ливень. Пожалуй, лучше переждать. Только кончится ли он?

— Это туда ходят в «рейх» покупать или менять продукты? — вдруг заинтересовалась моя собеседница.

Девочка тоже подошла ближе и беспокойно прислушивалась. Вопрос был явно важен для них. Я рассказала, что несколько женщин по соседству с нами ходят за Буг. И мужчины. Приносят крупу, муку, постное масло, иногда даже сливочное. Неплохо зарабатывают.

— А вы были там когда-нибудь? — У девочки был высокий голосок, как у маленького ребенка, но глаза серьезные, взрослые, даже проницательные, светлые-светлые, в черных ресницах, как у матери. — Расскажите!

— Приходилось и мне… К сожалению, распродавала только собственные вещи… Но кое-что пришлось повидать.

Теперь мы втроем стоим посреди неприглядной, почти пустой комнаты. По углам сгущаются серые сумрачные тени. Дождь затих, почти перестал. Надо бы идти…