Януш Гловацкий: Good night, Джези

История возникновения этой книги почти так же сложна, как и ее тема: жизнь польско-американо-еврейского писателя Ежи Косинского, автора мирового бестселлера «Раскрашенная птица», который покончил с собой в своей нью-йоркской квартире в 1991 году. Гловацкий начал писать о Косинском много лет назад: сначала это должна была быть пьеса, потом киносценарий (звучало даже имя предполагаемого исполнителя главной роли — Шон Пенн), но планы так и не осуществились. Отчасти даже понятно, почему не удалась попытка доступно рассказать американскому зрителю историю Косинского с театральной сцены или экрана. Его биография только на первый взгляд готовый сценарий о чудом спасшемся во время Холокоста еврейском мальчике, который завоевал мир романом о своих мытарствах в годы войны, чтобы закончить жизненный путь в ванне, с пластиковым мешком на голове и барбитуратами в крови. Чем глубже влезаешь в детали, тем труднее охватить целое, правда о Косинском не дается в руки, и попытки превратить биографию в логичное повествование с причинно-следственными связями заканчиваются ничем.

Происходит так потому, что Косинский, которого мы знаем, плод вымысла, притом вымысла непоследовательного: так бывает, когда лгут о себе. Потянешь за одну ниточку (скажем, это будет его склонность к садомазохизму), рассчитывая, что она приведет к клубочку и тут-то откроется подлинная сущность писателя, но тебя ждет сюрприз: нить обрывается, и приходится начинать все сначала. Кажется, что ты уже почти разгадал загадку его придуманных военных переживаний, как вдруг обнаруживается подлинная травма мальчика, преследуемого ровесниками со всей жестокостью, на какую способны дети по отношению к другим детям, и карточный домик рассыпается.

Косинского удалось поймать только в густую сеть прозы, хотя цена этому — аморфность и фрагментарность композиции. Гловацкий объединяет сценарий (а скорее, новеллу, которая могла бы стать основой киносценария) с рассказом о том, как он создавался, вводя между героем и читателем свой порт-пароль: фигуру польского писателя, который пишет сценарий о Косинском по заказу немецкого бизнесмена. В общий котел попадают его личные воспоминания (схожие с вошедшими в автобиографическую книгу «Из головы» [1] См.: Гловацкий Я. Из головы / Перев. И. Подчищаевой. М.: Новое литературное обозрение, 2008. ), а также сны некоторых персонажей, письма продюсера к сценаристу, тема русской художницы, из-за которой соперничают Косинский и этот самый немецкий бизнесмен-продюсер. И, будто этого мало, Гловацкий посвящает целые страницы описаниям топографии и социальной атмосферы Нью-Йорка, в частности русского анклава на Брайтон-Бич, где на берегу океана разыгрываются сцены родом из «Брата-2» Алексея Балабанова. В этом скопище сюжетных линий, явных и скрытых цитат и само-цитат нетрудно заблудиться… /…/

Так чего же хотел автор «Good night, Джези»? Наверняка он не стремился раскрыть всю правду о Косинском, к тому же многие мистификации уже развенчаны. /…/ Может быть, Гловацкий старался реабилитировать Косинского, которого пропаганда ПНР обвиняла в полонофобии? Тоже нет: автор сохраняет дистанцию по отношению как к критикам писателя, усматривавшим в его мистификациях следы еврейского заговора с целью исказить незапятнанный образ Польши, так и к его апологетам (одним из которых был Эли Визель). В книге есть эпизод с поляком-вымогателем, шантажирующим родителей маленького Ежи, но в другом эпизоде, на приеме для нью-йоркской элиты, Косинский защищает польских Праведников мира: «Нельзя без конца смотреть в глаза смерти и жить Освенцимом. В конце концов, я и мои родители выжили только благодаря великодушию польских крестьян», говорит он.

Что же остается? Литература. /…/ По сути, это книга не столько о Косинском, сколько о самом Гловацком — писателе из Восточной Европы, который пытается заинтересовать собой и своим творчеством Нью-Йорк. Неслучайно он уделяет много места литературной кухне, описывает беседы с продюсерами и агентами, торгующими писателями, как гоголевскими мертвыми душами, весь этот огромный механизм, который может в мгновение ока вознести на самый верх или сбросить в пропасть. Кем является писатель? Свидетелем истории? Жертвой большой политики? Совестью? Гловацкий отвечает: в сегодняшнем мире это просто человек, который придумывает истории, чтобы другие их читали; он зависит от своих читателей, в определенной степени он — наемный работник. Как же это далеко от польского мифа о писателе вдохновенном пророке, совести народа и лидере! У Гловацкого писатель обслуживает общество и рынок, зависим от моды и конъюнктуры. /…/