Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Я раздумал докладывать о бегстве Наны. Это было ни к чему. В одно мгновение я принял твердое решение, хотя оно ужаснуло меня: этой же ночью мы должны перейти линию фронта, уйти всем отделением к русским. Но, вернувшись к своим в укрытие, я ни с кем не поделился этой мыслью. Надо было соблюдать во всем прежний порядок. Я так и сделал.

Чоча и сегодня, как всегда, пек кукурузу, за водой я послал Кэлина. После случая у колодца ее каждый вечер привозили в бочке к самой передовой. Мы дождались ужина, наелись досыта. Ели не спеша, раздражая раздатчика, который боялся, что не успеет затемно выбраться с передовой.

Закончив ужин, я попросил Кэлина спеть нам одну из его песен про любовь. Слушая, мы вспоминали родные места, разлуку с близкими и проклинали нашу фронтовую жизнь, войну. Теперь я больше не сомневался. Решение, которое я носил в себе, было единственно правильным…

В полночь я приказал перенести пулемет на прежнее место — к наблюдательному пункту перед входом в ложбинку.

— Отсюда лучше вести наблюдение, — пояснил я солдатам. Про себя подумал: «Там мы будем ближе, как можно ближе к ним!»

Ночь, к нашему удивлению, прошла спокойно. Настораживало только то, что не слышно было ставшего привычным за последние дни гудения советского фронта, вселявшего в нас животворную надежду.

Над холмами и долинами, над окутанными тьмой позициями разлилась первозданная тишина. Она так мучила нас, что мы ждали как избавления минуты, когда услышим дыхание этих тысяч людей, укрывшихся в траншеях. В воздухе теперь можно было уловить грозное напряжение. Никто из нас не осмелился нарушить безмолвия. Над полем, с распластанными крыльями, пролетела ночная птица. Легкое движение-воздуха внушило нам зловещее предчувствие.

— Вернемся в укрытия, господин сержант, — вдруг воскликнул Жерка, — мне страшно…

Я подполз к нему и в темноте нащупал его руку, лежавшую на рукоятке пулемета. Она дрожала.

— Чего ты боишься? — спросил я.

— А черт его знает! — выругался он. — Никогда в жизни мне не было так страшно!

Я тихо погладил ему руку, чтобы успокоить его. Услышав наш шепот, остальные подползли к нам. Теперь мы все лежали позади пулемета, тесно прижавшись друг к другу. Я чувствовал, что этой близостью солдаты пытаются поддержать друг друга. Так мы пролежали еще около часа, почти до самого рассвета.

Знание фронтовой жизни подсказывало мне, что это лучшее время для перехода через линию фронта. «Если уходить, то уходить надо всем сразу», — подумал я. Я крепко сжал руку пулеметчика повыше локтя.

— Жерка, — шепнул я так, чтобы слышали остальные. — Мы решили бежать к русским!

Жерка вздрогнул, но я не дал ему опомниться:

— Ты что будешь делать? Идешь с нами или останешься?

Жерка обернулся и пытливо посмотрел на товарищей. Но он не прочел на их лицах, что для них этот вопрос был неожиданностью, что никакого решения они еще не приняли. Их молчание смутило его. Увидев, как Чоча и Пынзару схватили оружие и приподнялись на одно колено, готовые броситься вперед, он тихо пробормотал:

— Пойду!..

Мы поползли цепочкой по самому дну ложбинки и начали спускаться, извиваясь среди кустарников. По-прежнему молчал передний край и у русских и у немцев. По-прежнему кругом стояла зловещая тишина. Через несколько минут мы вступили на «ничейную землю». В этой пустыне, кроме нас, ничто не двигалось и не дышало. Бесшумно, осторожно ползли мы по траве, обрызганной росою. Добравшись до долины, мы остановились передохнуть. Ныли локти, колени. Но нельзя было терять ни минуты. Небо посинело: близился рассвет…

Теперь нам предстояло подняться к русским траншеям, расположенным на гребне холма. Но едва мы успели продвинуться на несколько метров, как воздух наполнился раскатами страшного грохота. На только что оставленный нами холм, где находились румынские и немецкие позиции, обрушилась лавина огня и железа. На месте падающих снарядов вздымались ввысь мощные огненные фонтаны, их пламя рассеяло темноту. Над нами молниями сверкали тысячи снарядов, вылетавших из пушек, минометов, «катюш». Трещали пулеметы, частым светящимся дождем закрывая от нас немецкие окопы. Все ближе раздавались урчание моторов и лязг гусениц. Охваченные смертельным ужасом, мы припали всем телом к земле, не дыша, ни о чем не думая.

Услышав раскатистое «ура», мы очнулись и приподнялись. Мимо нас пронеслись одна за другой цепи советской пехоты, мчались танки с красными звездами на башнях, мощные, всесокрушающие. За ними шли все новые, бесконечные ряды советских бойцов. Шли, не обращая на нас внимания. Мы в недоумении провожали их взглядом, не понимая, что происходит. Мы чувствовали, как все пережитое нами безвозвратно уносится в бездну. А в душе, потрясенной до глубины, боролись страх и надежда…