Василе Войкулеску - Повести и рассказы писателей Румынии

— Что же нам делать?

— Да что ж тут поделаешь? Стой да смотри, как их уносит.

— Может, добраться туда на повозке и привезти домой хоть сколько удастся?

— Как туда доберешься? Увязнешь в тине, буйволицы ног не вытащат из болота, а если даже доедешь и увезешь сколько можно, то все равно — сгниет дома, в сарае.

— Это правда!

Еще день проливного дождя, и внизу, в долине, Тырнава смыла с берега два дома. Кто-то заметил, как вниз по реке плыл матрац, еще кто-то видел на воде хлев со свиньей. С государственной фермы приехал промокший до костей верховой и спешно стал сзывать парней, которые обычно приходили туда на работу, — надо было выкопать рвы для стока воды вокруг гумна, может быть, удастся кое-что спасти.

— Разве кто сумеет сделать так на своем поле? — сетовал Янош. — Там народу много, а здесь? Если бы все село сговорилось… Да где уж? Как тут сговоришься, когда каждый думает только о себе? Да и поле у кого в одном конце, у кого в другом… Никак невозможно!

Тереза не произносила ни слова. Лицо, ее покрылось темными пятнами, она еле ходила из кухни в дом и оттуда опять в кухню, а когда резала хлеб, то ее рука дрожала. Это была последняя пшеница, муки оставалось еще на одну выпечку — и конец! Она с Габором и Арпад собрали кое-какие деньги — заработанные мужчинами на ферме, вырученные ею за продажу масла, яиц, салфеток, которые она сама ткала из конопляной пряжи, полученные Арпадом за работу у соседей. Они рассчитывали из этих денег частично уплатить одному человеку, который жил на холме и в рассрочку продавал свой старый дом на своз. Теперь надо отказаться от дома и купить пшеницы, иного выхода нет.

Через десять дней дождь перестал. На поле, которое превратилось в необозримое болото, от скирд не осталось и следа. Еще не сжатый ячмень тоже затопило, и он весь осыпался, упав в грязь. Люди поглядывали на солнце, спрашивая себя, надолго ли оно появилось или снова скроется, как зимою. Ждали, пока подсохнет земля, тогда можно будет посмотреть, что стало с кукурузой и картофелем. Воздух и земля нагревались очень медленно, можно было подумать, будто на дворе стоит апрель. Вечером и утром было холодно, и никак не удавалось избавиться от сырости, пропитавшей дом, одежду, все тело.

Женщины сушили на террасах и на изгородях половики, мешки, покрывала — влажность проникла во все дома, куда каждый наносил немало воды и грязи, бегая с насквозь промокшими мешками и накидками на спине в коровник и в кухню. И из-за множества этих развешанных тряпок все село выглядело одетым в пестрое рубище.

Когда дороги просохли, Янош пошел в поле накопать картошки, если еще можно было что-то накопать. Там он ругался и проклинал каждое гнездо, в котором находил сгнившие картофелины. Ему встретилась Анна Балаж с Марикой. Они тоже искали в земле картошку.

— А ты нашла?

— Да нет, ведь все погнило. Повыше, по оврагу, где косогор, там еще кое-что есть, а мы посадили больше всего тут, в ложбине, и ничего от нее не осталось. Сунешь руку, хочешь вытащить картошку, а пальцы проходят сквозь нее, как сквозь навоз.

Марика, такая же высокая, как и ее мать, статная, с тонкой талией и длинными ногами, хмуро развязывала и завязывала узел своего головного платочка. Ее смуглое, с тонкими, правильными чертами и гладкой, чистой кожей лицо, продолговатые блестящие черные глаза, густые брови словно застыли в глубокой, безысходной грусти. Янош посмотрел на Марику и быстро перевел взгляд на ее мать. Слишком уж бросалось в глаза сходство Марики с графом, и Янош сам не понимал, отчего ему первый раз в жизни тяжело смотреть в глаза кому-нибудь из односельчан. Именно у него находил себе приют граф… Не потому, что… Это ведь старая история… Но все-таки… Никто не пустил графа к себе, только вот он, Янош, такой выискался! Анна прогнала барина, да и как было его не прогнать?

Они втроем спускались в село, и то Анна, то Янош начинали жаловаться:

— Я за всю свою жизнь не припомню, чтоб среди лета шел такой дождь.

— Да и я не припомню, хоть я и постарше тебя.

— А не говорил Арпад, на ферме уберегли что-нибудь?

— Уберегли то, чего вода не унесла, теперь, когда просохнет, видно будет, что осталось. И еще уберегли то, что сложили в большие закрома, там было место. Они в самый сильный дождь выехали в поле на тракторах и привезли на ферму. На тракторе не увязнешь, это тебе не быки.

Марика молчала.

Уже почти стемнело, когда они спустились вниз, к кресту на развилке перед селом. Янош остановился поправить брюки, которые он, чтоб не испачкать, засучил на поле. Женщины тоже остановились, поджидая его.