Заза Двалишвили - Сон Геродота

– Откуда здесь город? – с удивлением спросил он. – Я слышал только о фактории, которую недавно обосновали синопские колонисты.

– Да это же Фазиси. И река, и город носят одинаковое название, твой проксен Диомед живет именно здесь.

– Ты можешь показать мне его дом? Я ведь здесь чужак, никого не знаю.

– Конечно, могу, заодно навещу Диомеда. Он замечательный парень, и вино у него великолепное.

Корабль уже заходил в гавань, и скоро моряки бросили якорь. Геродот вместе с другими пассажирами пересел в лодку. Капитан расположился на корме и гребцы взялись за весла. Люди в лодке оживленно переговаривались, видно, после утомительного путешествия прибытие на долгожданный берег расположило всех на оптимистический лад.

– Какая странная вода, неужели она питьевая? – Геродот, зачерпнув рукой за кормой, поднес мокрые пальцы ко рту.

– Это не морская вода, а речная, – объяснил капитан, – Вода Фазиси самая чистая и легкая во всей ойкумени, и потому, впадая в море, она, не смешиваясь, находится на его поверхности, и пить ее можно сколько угодно. Говорят, что она даже имеет целебные свойства.

– И правда, питьевая. На вкус немного соленая, но пить можно. А что это за памятник стоит у устья реки?

– Это не памятник, а статуя богини-покровительницы этого города. Мы, эллины, называем ее Фасиане.

Лодка проплыла мимо огромной, высотой с трехэтажный дом, статуи сидящей в кресле богини и причалила к берегу.

– Вот и прибыли, суши весла, выходим на берег, – скомандовал капитан.

В порту было многолюдно: матросы, купцы, горожане, женщины-торговки, вокруг все шумело и галдело. Геродот рисковал затеряться в этой пестрой и многоголосой толпе, но благо, капитан был рядом, он взял за руку молодого ученого и уверенным шагом стал рассекать людскую волну.

– Иди за мной, не отставай, а то долго потом придется тебя искать, – почти прокричал он на ухо своему спутнику.

Геродот следовал за капитаном и с любопытством оглядывался кругом. У самого берега рыбаки торговали рыбой, поодаль вооруженный отряд стражников наводил порядок в шумной толпе. Одетые в овечьи шкуры местные крестьяне тоскливо смотрели в морскую даль. Где-то поблизости играла музыка, но ее странные звуки почти не воспринимались на слух. Поодаль он заметил высокий мраморный портик, под которым сидело несколько бородатых мужчин, одетых по-гречески. «Это соотечественники», – промелькнуло в голове, и молодой ученый уверенно двинулся в их сторону.

– Ты куда? – окликнул его капитан.

Геродот кивком головы указал на портик.

– Это же местные болтуны-философы, зря только время потеряешь.

– Я хочу услышать, о чем они спорят.

– Да всегда об одном и том же.

– О чем же?

– О конце света, чтоб им провалиться!

Следующие слова капитана Геродот не расслышал, потому что уже отделился от людской толпы и подошел к портику. Капитан не стал заходить в портик, а сел на каменные ступени спиной к спорящим философам, то ли в знак презрения к их болтовне, то ли просто желая обозреть широкую гавань и морскую даль, пестрящую корабельными парусами.

Седой длинноволосый мужчина в потертой хламиде и длинным свитком в руках размахивал им в воздухе, словно палкой, при этом звучно чеканя слова. Остальные, сидевшие полукругом, молча слушали выступающего.

– Уважаемый оппонент здесь только что излагал мысли, приведенные в книге философа Фукуями, – тут выступающий запнулся, нахмурив брови, и бегло просмотрев свиток, резким движением закрыл его и вновь продолжил. – Вобщем, эти мысли стары как мир: конец истории, золотой век, всеобщее благоденствие, без войн и потрясений – люди всегда мечтали об этом, на то они и люди. Фукуями золотой век представляет в виде общества, живущего по законам западной либеральной демократии. Что ж, может быть, люди и в самом деле не придумали ничего лучшего рыночных отношений; однако, считать их верхом совершенства было бы смешным; и тогда и речи не может быть о завершении процесса эволюции. Но если даже представим такой идеальный мир, что же получим? Общество, застывшее в своем развитии; и после многовековой скуки, когда всеобщая свобода и равенство достигнут степени абсурда, а всеобщее благоденствие изживет естественную потребность в сострадании и порыве, люди просто побегут из этого рая, из этого грядущего ничего. – Произнеся эти слова, выступающий сложил руки на груди и застыл в гордой вызывающей позе. Слушатели мигом загалдели, стараясь переспорить друг друга, и уже невозможно было понять, о чем спор.