Олег Попцов: И власти плен...

— Ну при чем здесь это? — пытаюсь я урезонить жену.

— К слову, Антон. Ни при чем, ты прав, но люди славные. Видеть их приятно. Это главное. Значит, договорились, Сударкиных приглашаем.

— А Левашовы зачем в списке? Ты же знаешь о наших отношениях. Они же не придут.

— Придут не придут — их дело. А приглашение послать надо. Ты выше кухонных дрязг. Ты протягиваешь ему руку примирения.

— Но почему я, а не он?

— Да потому что он в тебе нуждается во сто крат больше, чем ты в нем. Когда сильный протягивает руку слабому, это лишний раз подтверждает его силу.

Я засмеялся. Представил Левашова: бедняга потеряет сон, пытаясь разгадать причины моего поступка. Ну что ж, жене надо отдать должное — это тонкий ход. Мы еще долго спорим. Зачеркиваем, восстанавливаем, снова зачеркиваем. Наконец список готов. Еще раз прочесть его вслух, перепроверить, кого-то могли и забыть. Я верен себе, предлагаю не спешить, считать список черновым вариантом, вернуться к нему еще раз дней через десять. Жена повышает голос: и через десять дней вернемся, и через двадцать, о чем ты говоришь? Но предупредить нужно всех сейчас. Чем раньше люди будут приглашены, тем серьезнее они отнесутся к предстоящему событию, тем глубже прочувствуют его неординарность.

Итак, список готов. Жена с карандашом проштудировала его в последний раз. Я и сам был доволен: какая-то часть забот свалилась с плеч, и теперь уже никто не упрекнет меня в желании взвалить предстоящее событие на жену. По крайней мере этот список мы делали вместе. И хотя я был недостаточно тверд и в большинстве случаев мне пришлось уступить, чувство удовлетворения оказалось сильнее.

Последние дни привычный ритм событий нарушился, поговаривали о возможных переменах в ведомстве, дух беспокойства витал в воздухе. Ни в главке и уж тем более в ведомстве никого особенно не интересовало, что Антону Витальевичу Метельникову ровно через месяц исполняется пятьдесят. Все происходящее на девять десятых было во власти слухов, но жизнь приучила меня: настойчивые слухи всегда чреваты. Их постоянство вызывало тревогу. Мы не думаем об орденах, однако юбилей провоцирует нашу память, и мы, того не желая, устремляемся в долгое путешествие по дорогам прошлого. Мы непременно сравниваем себя с кем-либо. Нам нужны аналоги. И отговорки занудствующих кадровиков, что пятьдесят лет — юбилей не орденоносный, нам кажутся несерьезными и унизительными. Мы ждем своего часа. И нашему тщеславию предстоит трудное испытание.

Месяц назад мое настроение было иным. Мне позвонили из министерства, чтобы уточнить некоторые детали моей анкеты. Я посчитал это неслучайным. Мне разъяснили, что подобная процедура совершается ежегодно, и все-таки я позволил себе усомниться. В должности генерального директора я проработал пятнадцать лет. В нашем кругу жизнь исчисляется пятилетками. И год значим, и месяц, но главное — пятилетка. Виток жизни, виток карьеры. За две прошлых я уже имел ордена. Нам хочется верить в лучшее. Когда спустя дней десять я вспомнил о просьбе и позвонил, чтобы передать уточнения к своему личному делу, мой звонок вызвал удивление. Долго не могли выяснить, кто именно мне звонил и по какому поводу. Я раздраженно отрезал: «Не знаю», — и повесил трубку.

А потом эти слухи.

— Есть нюанс, — говорит жена.

— Да-да, — спохватываюсь я, — слушаю тебя. Слушаю.

— Видишь ли, — жена протягивает мне исписанные листки. — Нет социального контраста.

— Чего нет? — не понял я.

— Социальное однообразие — это нехорошо. Давай пригласим Отрешина. Герой Социалистического Труда, рабочий. Ведь это ты его сделал Героем. Ты помнишь, как он нам помог с садом, мало что достал яблони, смородину, еще и старый сад выкорчевал. Он любит тебя, Антон. Представляешь, на одном конце стола — министр, а на другом — простой рабочий.

— Ну, положим, не простой. И Герой, и депутат.

— Ах, Антон, разве в этом суть? Бескорыстие — вот идеал. Кстати, мы упустили Боровского. Между прочим, тоже рабочий, механик-моторист.

— Это какой же, со станции обслуживания? Ты с ума сошла!

— Твои амбиции, Антон, меня удивляют. Бескорыстие, порядочность не существуют на пустом месте. Они нуждаются в гарантиях. Да-да, в гарантиях. Ты бескорыстен в своей помощи кому-либо, потому что уверен: человек отплатит тебе тем же, обратись ты к нему.

— Это неправда. Я об этом никогда не думал.

— А я думала. И не стыжусь в этом признаться.

— То-то ты так тщательно записываешь имена всех, кому я оказывал услуги.