Олег Попцов: И власти плен...

…После моего утверждения на коллегии меня вызвали в министерство. Я приготовился услышать положенное напутствие. Мне было приятно оказаться в кабинете именно этого заместителя. Он больше чем кто-либо настаивал на моем назначении; в нескончаемой череде согласований, собеседований я все время ощущал его поддержку, его опеку. Порой мне казалось, что кто-то идет впереди меня и распахивает двери, в которые при прочих обстоятельствах я не осмелился бы толкнуться. Разговор он начал с очевидного признания: «Не скрою, ваше утверждение в должности генерального директора оказалось делом непростым». Я чувствовал, что своим назначением обязан этому человеку. Я был взволнован, возможно, даже оглушен случившимся, ничего складного, здравого произнести не мог и достаточно бестолково повторял: «Я понимаю, я понимаю». Это вдвойне смешно. У меня неплохо подвешен язык, и такое смятение, растерянность овладевают мною нечасто. Это возможно, пожалуй, объяснить только молодостью: подумаешь, тридцать пять — разве это возраст? Видимо, на меня подействовало подчеркнутое напоминание о трудностях, которые ему пришлось преодолеть в связи с моим назначением. Я ни с того ни с сего стал говорить о планах моего завода, он отмахнулся, его не интересовали планы завода, на котором я уже не работал.

«У вас много противников, — сказал заместитель. — Я не припомню столь сложного утверждения». — «Постараюсь оправдать, — отрапортовал я. — Надеюсь на помощь товарищей». — «Вам нужна своя команда. Этим займитесь в первую очередь. Окружите себя умными и преданными людьми. Преданными. — Слово «преданными» он повторил несколько раз. — Помните, я вас знакомил с Рябковым?» — «Да-а, у меня на даче. Он еще пел «Ямщик, не гони лошадей»…» Я помнил. Да и забыть трудно. Он выделялся и манерой одеваться, и манерой поведения: стареющий плейбой с внешностью безработного киноактера. Фамилию я, конечно, не запомнил. Я вообще грешу забывчивостью, когда дело касается фамилий, имен. «Рябков Алексей Емельянович. Запишите его телефон. Он мог бы стать одним из ваших заместителей». — «Но… — Скорей всего мне не следовало этого говорить, но я сказал: — Как я помню, там нет вакансий». Замминистра с силой вогнал карандаш в специальный карандашный ящик. «Вакансии генерального директора тоже не было, но она появилась. Осмотритесь, разберитесь. Я же не сказал: должен. Он м о г б ы стать одним из ваших заместителей. Мы ценим личную инициативу. И самостоятельность ценим. Никаких напутствий говорить не стану. Месяца вам достаточно, чтобы оглядеться. Вы же не новичок в делах такого рода».

Я согласился на месяц. «И не тяните. — У заместителя была привычка провожать до дверей кабинета. — Все, что касается кадровых решений, реорганизации управленческого аппарата, вы должны осуществить в первые полтора года, а еще лучше — за год. Пока вы новичок, вам идут навстречу, выделяют средства, материалы. Умные и преданные вам люди. — Хозяин кабинета уже пожимал мне руку. — Преданные! Это главное».

Мне наплевать, кто чей родственник. Главное — дело. У Рябкова светлая голова, и слава богу. О родственных отношениях я узнал много позже. Конечно, пьяница, конечно, скандалист. Но не приглашать нельзя. Всего жене не объяснишь. Рябкова приглашаем.

— Как насчет Глушковых?

Я чувствую в голосе жены вызов. Скажи «нет» — и нарвешься на неприятность. Я пожимаю плечами. Глушковы — скорее друзья жены. Они вместе работают. «Видишь ли, — поясняет жена, — по крайней мере я всегда могу пораньше уйти с работы. Вполне возможно, он небольшой начальник, всего-навсегда заведующий кафедрой, но меня ценит». А как же не ценить, когда муж твоей сотрудницы достает тебе типовой финский дом? Всего жене не объяснишь. «От этого человека зависит моя заграница, — настаивает жена. — Так что не спорь, приглашаем!»

— Сударкины!

— Сударкины?! — переспрашиваю я. — При чем здесь Сударкины?

— Ты близорукий человек, Антон. Виктор Пантелеевич — народный художник СССР. Твой юбилей — это не просто встретились, разошлись. Это и признание твоего общественного авторитета. Пусть твои технари поймут наконец: Метельников — творческая, многогранная натура. Ему не чужды веяния духа. — Жена так и сказала, «веяния духа». — Ты видный мужик, Антон, пусть нарисует твой портрет. А на его должность мне наплевать. Подумаешь, ректор. Мы что, ректоров не видали? Ты знаешь мои правила. Наш сын будет поступать без всяких протекций. Я ему всегда говорила: посмотри на отца — он сделал себя сам. А Кира Константиновна, та вообще прелесть. Ты слышал, какие она чудеса вытворяет как уролог?