Знание того, что мы с Коннором читали одни и те же книги, вызывает странное чувство. Возможно, у меня было больше общего с ним, чем с кем-то из ребят из школы. Если бы мы сидели с ним за одним столом за ланчем, то могли бы говорить о книгах, которые оба читали, скажем, о Бойне номер пять . Кто знает, вдруг мы действительно подружились бы. Такие вот дела.
У одной из книг в твердом переплете нет суперобложки или названия. Снимаю ее с полки. Это альбом со множеством рисунков. Они странные и пугающие, но также сложные и искусные. На одном изображен человек в галошах и под зонтом. С неба падают крысы и пауки. Деревья уже покрыты ими. Это в своем роде забавно.
– Что ты делаешь в комнате моего брата?
Почти швыряю альбом Коннора на полку и поворачиваюсь к Зо.
– Я приехал слишком рано, и твоя мама сказала, чтобы я поднялся сюда.
– Твои родители не расстраиваются из-за того, что ты все время торчишь здесь?
Она не права. Я не торчу здесь постоянно, а приехал всего во второй раз. Но я не собираюсь перечить Зо Мерфи в ее собственном доме (да если дело на это пошло, то и нигде).
– Я живу с мамой, – отвечаю, – а она по вечерам работает. А еще учится.
Зо облокачивается о дверной проем.
– Учится чему?
– Чему-то юридическому.
– О, правда? Мой папа – юрист.
– О. – Скребу свое ухо. Оно у меня в порядке, но мне почему-то хочется почесать его.
– А где твой папа?
Теперь я откашливаюсь. Прочищаю горло и чешусь. Ничего странного.
– Папа живет в Колорадо. Он оставил нас, когда мне было семь лет. Вот так. Он тоже не возражает против того, что я здесь.
Ее брови взлетают вверх:
– Колорадо отсюда неблизко.
– Да. В тысяче восьмистах милях. Или около того. Я не подсчитывал. (Разумеется, я сделал это.)
Она заходит в комнату, я пячусь назад и случайно опрокидываю мусорное ведро. Это вполне могла быть ударная установка – такой поднимается звон.
Мы стоим, смущенные, на противоположных сторонах комнаты Коннора. Сесть можно только на кровать. И на стул у стола. Но меня словно приклеили к полу.
– Как бы то ни было, родители у тебя, похоже, действительно замечательные.
– Верно, – говорит удивленная Зо. – Они не выносят друг друга. Все время ссорятся. – Она подходит ближе и садится на кровать. Ее вельветовые брюки задираются так, что становятся видны голые лодыжки.
Я хочу отойти еще дальше от нее, но упираюсь в стену и умудряюсь чуть не смахнуть что-то вниз.
– Ну, у всех родители ссорятся, разве не так? Это нормально.
– Мой папа вообще не понимает, что происходит. Он даже не плакал на похоронах.
Я не знаю, что ответить на это. Такие вещи обычно не говорят тем, кого ненавидят. Но если она больше не ненавидит меня, то обязательно возненавидит позже.
– Твоя мама сказала, что на ужин будет лазанья без глютена, – сообщаю я. – Это звучит действительно…
– Несъедобно?
Пытаюсь не рассмеяться:
– Вовсе нет. Тебе повезло, что твоя мама готовит. Мы с моей в большинстве случаев заказываем вечером пиццу.
– Тебе повезло, что тебе разрешают есть пиццу, – говорит Зо.
– А тебе нет?
Она таращит глаза:
– Думаю, сейчас уже можно. В прошлом году мама была буддисткой, и продукты животного происхождения оказались под запретом.
– Она была буддисткой в прошлом году, а сейчас?
– В этом ее особенность. Она поочередно увлекается разными вещами. Какое-то время тому назад был пилатес, потом – буддизм. Теперь это мясо животных на свободном выгуле. Дилемма всеядного или как-то так. За ней трудно уследить.
Помимо маминого увлечения астрологией и стадионным роком у нее больше нет интересов или хобби. Я пытался уговорить ее гулять, но она ответила, что не любит букашек.
Зо почесывает веснушчатое плечо, а затем наклоняется назад, опираясь на руки. Она улыбается мне, и мое тело считывает это как приглашение. Смотрю вниз и пытаюсь вспомнить, о чем мы только что говорили.
– Мне кажется, это прикольно, что твоя мама интересуется столькими разными вещами.
Похоже, она сконфужена, потому что сконфужен я.
– Такое бывает, когда ты богата и не работаешь. Потихоньку сходишь с ума.
– Моя мама всегда говорит, что лучше быть богатыми, чем бедными.
– Значит, твоя мама никогда не была богатой.
– А вы, наверное, никогда не были бедными.
Это сказал я? Чувствую, что мое лицо начинает пылать.
– Прошу прощения, – говорю я. – Я не хотел – это было очень грубо.
Она смеется:
– Не думала, что ты можешь сказать что-то такое, что не было бы милым.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу